«Лахтак». Глубинный путь(изд.1960)
Шрифт:
Слышу, как машинист разбудил Гмырю, и тот едва не упал в воду. Потом Гмыря кричит мне, что придумал, как всем уснуть. Он советует привязаться к лесенке. Я негромко отвечаю ему и благодарю за совет.
Кажется, они привязали себя поясами к лесенке и уснули.
Я думаю о том, что если нам суждено погибнуть, то лучше всего встретить смерть во сне. Но сон, так одолевавший меня, исчез. Верно, мне суждено бодрствовать за всех в этой глубокой могиле.
Фосфорический циферблат часов показывает, что время тянется невероятно медленно. Чтобы чем-нибудь отвлечься, я пробую считать секунды.
Мысли скакали и все время возвращались к тому, что делается на поверхности. Где Макаренко, Кротов, Догадов, Аркадий Михайлович, Тарас? Вспомнился Томазян. Может быть, он сегодня или завтра прилетит сюда и уже не застанет своего Ватсона?..
И неожиданно мне пришла в голову одна мысль, которая, объяснила, почему нас не спасли и… вероятно, не спасут. Чтобы попасть с подземного вокзала в Северную штольню, нужно пройти туннель. Высота туннеля сравнительно с высотой других подземелий значительно меньше. Там литостат этой лесенкой, на которой мы сидим, будет касаться потолка. Очевидно, туннель почти доверху заполнила вода, в нем не могут плыть ни лодки, ни плоты. Если даже допустить, что вода из подземного озера вся вышла и уровень ее в штольне больше не поднимется, то, пока из туннеля не выкачают или не выпустят в море хотя бы часть воды, сюда никто не сумеет пробраться. Значит, мы обречены на длительное пребывание в этом склепе, без еды, даже без возможности поспать. И еще этот мрак…
Проснулась Лида. Она повернула голову, попробовала подняться и испуганно спросила:
— Что это?
— Выспались? — ответил я вопросом на вопрос.
— Где мы?
— До сих пор в Северной штольне.
— А почему темно?
— Что-то с электричеством… погасли лампочки,
Наконец она пришла в себя и вспомнила то, что ей, верно, казалось ужасным сном. Как хотелось, чтобы это в самом деле был только сон!
— А где машинист и техник?
— Они привязали себя поясами к лестнице и спят.
— Вы говорите правду?
В голосе ее звенела тревога.
— Правду.
— Их можно позвать?
— Можно. Вы хотите, чтобы я их разбудил?
— Нет, нет…
Она сказала это так нерешительно, что я понял: ее сомнения не исчезли.
— Уверяю вас… Можно позвать…
— Не нужно. Не будите их, — спокойнее сказала она. — Теперь поменяемся местами. Вы должны поспать. Я буду вас держать.
— Мы можем сделать так, как они: привяжем себя к лестнице. Будет спокойнее, и мы сумеем спать. Хотя сон у меня пропал.
— А вы хотели спать? Почему же вы меня не разбудили?
— Вы спали недолго. И так сладко спали. Жалко было будить.
Лида замолчала. Я хотел рассеять ее печальные мысли, но не знал, как это сделать. Мы поудобнее устроились на своих местах, и я привязал ее, а потом себя к лесенке.
— Ярослав сказал, что спускается к нам на помощь?
— Да. Он, вероятно, уже где-нибудь поблизости и делает все возможное, чтобы пробраться сюда на лодке.
— Почему же его так долго нет?
— Теперь сюда трудно пробраться. Может быть, нам придется провести здесь больше суток, пока подоспеет помощь.
Я объяснил ей, что, по-видимому, штольне больше не угрожает затопление: вода прибывать перестала. Должно быть, все верхнее озеро вытекло в туннель.
— Послушайте, — вдруг изменившимся голосом проговорила Лида, — они к нам не проедут.
— Почему?
Случилось то, чего я так боялся: девушка вспомнила высоту туннеля и постигла безнадежность нашего положения. Мои выдумки не могли обмануть ее.
— Они быстро выпустят воду из туннеля, — сказал я и снова стал обсуждать план прорыва перегородок, разделявших Забайкальский и Дальневосточный секторы Глубинного пути.
— На это нужно много дней. Мы здесь не выдержим.
Она долго молчала и наконец спросила:
— Есть ли у вас спички, бумага и карандаш?
— Есть блокнот и авторучка, но спичек нет. Зачем вам?
— Я хотела бы написать письмо. Его найдут когда-нибудь.
— Не говорите так!
Должно быть, голос мой звучал не очень твердо, потому что она сказала шепотом:
— Вы сами не верите в возможность спасения. Конечно, мы будем цепляться за жизнь до последней минуты… но…
Я начал обстоятельно рассказывать ей о самых невероятных приключениях, в которых спасение человека было подобно чуду. Лида молчала, и я не мог угадать, как действуют на нее мои слова.
Немного спустя она заговорила голосом, полным грусти и нерешительности:
— Вы сильный. Может быть, вам посчастливится выжить…
— Лидия Дмитриевна!
— Не перебивайте. Вы можете называть меня просто Лидой. Так будет короче. Теперь, слушайте. То, что вы сейчас услышите, вы должны помнить только в том случае, если я погибну. Если я останусь в живых, вы забудете наш разговор. Хорошо?
Я молчал. Она поняла молчание как знак согласия и продолжала:
— Когда вы увидите Ярослава, скажите ему, что я его очень любила. Пусть он не ревнует меня к Юрке. Юрий — очень хороший и, вероятно, редко кто способен любить сильнее, чем он. Он посвятил мне всю жизнь. Иногда я верила в то, что люблю его, чаще старалась уверить себя в этом. Но никогда я не могла избавиться от мыслей о Ярославе и не переставала мечтать о нем. Он сам отказался от меня. Он говорил, что делает это ради меня, потому что верит — Юрий спасет, Юрий все сделает, чтобы вылечить меня. Может быть, он говорил это искренне… Но я чувствовала другое: больше, чем меня, он любил свои причудливые проекты, фантастические замыслы. Вот чему он подчинял свою жизнь, вот перед чем должно было отступить личное счастье. Что ж… он добился своего… — горько прошептала она.
— Лида, вы в самом деле думаете так о Ярославе?
— Это человек, который весь охвачен одной страстью. Когда он меня встретил, он заколебался… Я уверена, что он долго боролся со своим чувством… Наконец любовь была побеждена. Мне так хотелось встретиться с ним и не расставаться! Наши встречи были такими короткими, редкими и такими до боли счастливыми! Скажите, что, умирая, я думала о нем… Может быть, этого и не нужно, но я хочу, чтобы он знал о моей любви… Скажите ему и забудьте о нашем разговоре. Пусть это будет только его тайна.