«Лахтак». Глубинный путь
Шрифт:
— А разве, если бы я был там, я мог бы предотвратить катастрофу?
— Боюсь, как бы какие-нибудь темные люди не воспользовались катастрофой для своих целей. Кто знает, что там делается. Среди общей паники легче всего выкрасть документы, которые их интересуют, усилить катастрофу…
Пробежав по коридору и едва войдя в комнату, Томазян бросился к телефону. После короткого разговора с областным прокурором и начальником аэропорта он получил разрешение на скоростной самолет.
— Даю вам пять минут на сборы, — сказал мне
Что можно сделать за пять минут? Я успел только забежать к себе в номер, схватить первый попавшийся под руку чемодан, бросить в него смену белья, полотенце, зубную щетку и вернуться к Томазяну.
В вестибюле меня остановил портье, только что видевший меня с Томазяном, спросил, не в пятнадцатый ли номер я иду, и попросил передать спешное письмо, только что полученное на имя Томазяна.
Я взглянул на конверт и увидел, что адрес написан как будто знакомым почерком. Но разглядывать конверт у меня не было времени, и я поспешил в номер следователя.
— Молодец! — похвалил меня Томазян. — Я думал, вы еще долго будете копаться.
— Ну, зачем же, — гордо ответил я. — А вы?
Он тоже был готов.
— Вот вам письмо.
— Откуда?
— Портье передал. Только что получено.
Томазян разорвал конверт и начал быстро просматривать письмо, но потом стал читать его внимательно. Вероятно, письмо было интересное, так как он подошел к письменному столу и зажег лампу. Это письмо задержало нас еще минут на пять-шесть.
— Мы, кажется, опаздываем, — напомнил я.
— И в самом деле, — спрятав письмо в портфель, сказал следователь.
Мы вышли на улицу, сели в машину, и Томазян попросил ехать как можно быстрее. Машина словно пожирала черную ленту освещенного электрическими фонарями полированного шоссе. Томазян снова молчал. Только на полдороге он спросил, кто из моих знакомых находится сейчас на девятьсот двадцать пятой шахте.
Я перечислил всех, кого знал.
— А скажите, как они, каждый в отдельности, относятся к Макаренко?
— У меня такое впечатление, что все они ему симпатизируют. Это, возможно, объясняется личными взаимоотношениями. Ведь Макаренко — ученик профессора Довгалюка. Кроме того, к Макаренко очень хорошо относится брат Лидии Дмитриевны, Станислав Шелемеха.
Я снова ничего не сказал о взаимоотношениях между Лидой и Ярославом, считая, что это не должно интересовать моего собеседника.
— И все они решительно его защищают?
Этого я не мог оказать ни об Аркадии Михайловиче, ни о Лиде. Тарас в счет не шел.
— Самый упорный и горячий его защитник среди тех, кого я вам назвал, это безусловно Догадов.
— И в самом деле, вы уже когда-то говорили мне о нем. Чем же он аргументирует свою приверженность к Макаренко?
— Он считает его талантливейшим инженером и целиком разделяет его взгляды на систему строительства Глубинного пути.
— Он сам разве инженер?
— Нет, он
Я с большим интересом ждал ответа следователя, но снова, как и с Черняком, меня постигло разочарование.
— Я хотел бы подробнее разобраться в этих технических вопросах, — уклончиво сказал Томазян.
Машина остановилась перед домом аэровокзала.
Обычно я бывал здесь днем, когда жизнь на вокзале била ключом. На небольшой площадке всегда стояло много машин, в воздухе и на аэродроме гудели моторы, по радио звучали сообщения о прибытии и отлете рейсовых самолетов.
Теперь здесь было безлюдно. Кроме нашего автомобиля, в углу бетонированной площадки чернели еще две машины — вероятно, дежурные. Поражала тишина, которую нарушала только работа одинокого авиационного мотора где-то за зданием аэровокзала. Но вот мотор загудел сильнее. Мы едва успели пройти через пустой зал для пассажиров и очутиться у выхода с другой стороны, как увидели, что с аэродрома поднялся самолет, мигнул зеленым огоньком и полетел на восток.
— Макаренко и Кротов опередили нас, — сказал Томазян. — Напрасно я наделся, что нас отправят одной машиной…
Дежурный по аэровокзалу занялся нами.
— Ваша машина готова, — сказал он. — Пилот Атабаев ждет на аэродроме. Видите, вон там.
Он указал нам машину, стоявшую отдельно от других самолетов, которые, должно быть не поместившись в ангарах, ровной линией расположились на поле.
— На трассе плохая погода, — сообщил дежурный. — Над Байкалом туман, а за Хамар-Дабанским хребтом шквальный ветер. Может быть, вы отложите полет?
— Ни в каком случае, — решительно заявил я. — Ведь вон та машина полетела?
— Я их предупреждал, но они не послушались. Пилот не возражал, и я выпустил машину.
— А наш пилот возражает?
— Напротив… Это такой сорвиголова…
— И прекрасно.
Томазян молчал. Дежурный повел нас к самолету, но, когда пришлось лезть в кабину, мой спутник вдруг задержал меня и неожиданно заявил:
— Вот что. Я вижу, что мне нужно остаться в Иркутске. Вы летите один. Следите за всем, что делается в шахте, охраняйте Лидию Шелемеху и трижды в день радируйте мне. Вот вам шифр для радиограмм.
Томазян дал мне маленький блокнотик.
Признаюсь, заявление следователя удивило меня. Неужели он испугался тумана и шквального ветра на трассе полета? Пораженный, я молчал, не зная, что ответить.
— До свиданья, — после некоторого молчания сухо сказал я и, взяв блокнотик, быстро влез в кабину.
Машина двинулась. Сквозь открытое оконце ударил в лицо ветер. Минута — и мы поднялись в воздух.
Темная долина Ангары указывала путь к Байкалу. Навстречу мчалось звездное небо.