Лаки Старр и большое Солнце Меркурия
Шрифт:
Лаки ответил:
— Думаю, да. А теперь помните: я хочу увидеться с Майндсом, как только он проснется.
— Хорошо. Поберегите себя.
Лаки с любопытством взглянул на него.
— Поберечь себя? Что вы этим хотите сказать?
Доктор Гардома покраснел.
— Всего лишь выражение. Я так всегда говорю. Ничего не имею в виду.
— Понятно. Ну, что ж, до встречи. Пошли, Верзила, и перестань хмуриться.
Доктор Лэнс Певерейл пожал им обоим руки с энергией, поразительной в таком пожилом человеке. Его темные
Он говорил медленно и негромко.
— Простите, джентльмены: я чрезвычайно расстроен тем, что сразу после вашего прибытия в обсерваторию произошло это ужасное событие. Я во всем виню себя.
— Для этого нет причин, доктор Певерейл, — сказал Лаки.
— Вина моя, сэр. Мне следовало самому встретить вас… Но мы следили за исключительно интересным и очень необычным протуберанцем, и я позволил своим профессиональным интересам помешать проявлениям гостеприимства.
— Ну, в любом случае вы прощены, — сказал Лаки и искоса с юмором взглянул на Верзилу, который с раскрытым ртом слушал поток слов старика.
— Меня невозможно простить, — говорил старый астроном, — но мне приятно, что вы пытаетесь. Я приказал приготовить для вас помещение. — Он взял их за руки и повел по ярко освещенному коридору Купола. — У нас тесно, особенно после прибытия доктора Майндса с его инженерами и… и других. Но все же вам приятно иметь возможность отдохнуть и, может, поспать. Я уверен, вы также захотите поесть, и вам принесут пищу. Завтра у вас будет возможность познакомиться со всеми, а у нас — узнать причину вашего приезда сюда. Для меня вполне достаточно того, что за вас ручается Совет Науки. Мы устроим нечто вроде банкета в вашу честь.
Коридор постепенно вел вниз, они углублялись в жилые помещения Купола под поверхностью Меркурия.
Лаки сказал:
— Вы очень добры. Возможно, я смогу и осмотреть обсерваторию.
Певерейл, казалось, этому обрадовался.
— В этом я к вашим услугам, и я уверен, вы не пожалеете о затраченном времени. Наше основное оборудование смонтировано на передвижной платформе, которая перемещается вместе с движением терминатора. В этом случае часть диска Солнца всегда остается видимой, несмотря па движение Меркурия.
— Поразительно! Но теперь, доктор Певерейл, один вопрос, Каково ваше мнение о докторе Майндсе? Я оценил бы откровенный ответ, без всяких дипломатических соображений.
Певерейл нахмурился.
— Вы тоже специалист по субоптике?
— Не совсем, — ответил Лаки, — но я спрашиваю о докторе Майндсе.
— Совершенно верно. Ну… — астроном задумался, — он приятный молодой человек, весьма компетентный, я думаю, но нервный, очень нервный. Он обидчив, слишком обидчив. Чем больше проходит времени, чем хуже идут дела, тем сильнее это сказывается: с ним иногда бывает очень трудно. Жаль: я уже сказал, что в целом это приятный молодой
— А каково ваше мнение о Джонатане Эртейле?
Старый астроном сразу остановился.
— А он при чем?
— Как он ладит со всеми здесь?
— Не хочу говорить об этом человеке, — сказал Певерейл.
Некоторое время они шли молча. У астронома было мрачное лицо.
Лаки сказал:
— Есть ли еще люди в обсерватории? Тут вы и ваши люди, Майндс и его люди и Эртейл. Кто еще?
— Врач, конечно. Доктор Гардома.
— Вы не считаете его одним из своих людей?
— Ну, он ведь врач, а не астроном. Он выполняет работу, которую не могут выполнить механизмы. Заботится о нашем здоровье. Он здесь недавно.
— Насколько?
— Сменил прежнего врача после истечения у того годичной смены. Кстати, доктор Гардома прилетел на том же корабле, что Майндс и его люди.
— Годичная смена? Это обычно для здешних врачей?
— И для большинства остальных. Трудно при этом поддерживать нормальное общение: к тому же сначала ты с трудом учишь человека, а потом он сразу улетает; но на Меркурии нелегко жить, и приходится часто заменять людей.
— Сколько же новых людей вы получили за последние шесть месяцев?
— Около двадцати. Точное число в наших записях, но примерно двадцать.
— Но сами вы здесь давно? Астроном рассмеялся.
— Много лет. Даже не хочется думать, сколько. И доктор Кук, мой заместитель, здесь уже шесть лет. Конечно, мы часто бываем в отпуске… Ну, вот и ваше помещение, джентльмены. Если вам что-нибудь потребуется, сразу дайте мне знать.
Верзила осмотрелся. Комната была небольшой, но в ней стояли две кровати, которые можно было убирать в стенной проем; два стула — тоже убирались в стену; комбинация стула с письменным столом; небольшой шкаф; по соседству ванная.
— Эй, — сказал он, — получше, чем на корабле.
— Неплохо, — согласился Лаки. — Вероятно, одна из их лучших комнат.
— А почему бы и нет? — спросил Верзила. — Я думаю, он знает, кто ты.
— Надеюсь, нет, Верзила, — сказал Лаки. — Он считает меня специалистом по субоптике. Знает только, что послал меня Совет.
— Но ведь все знают, кто ты, — возразил Верзила.
— Не все. Майндс, Гардома, Эртейл… Послушай, Верзила, отправляйся в ванную. Я закажу еду и попрошу принести с «Метеора» вспомогательное оборудование.
— Идет, — весело сказал Верзила.
Он громко пел под душем. Как обычно в безводных мирах, вода строго ограничивалась, на стене висело предупреждение, какое количество может быть использовано. Но Верзила родился и вырос на Марсе. Он очень уважал воду и не стал бы ее уничтожать с такой же охотой, как, например, бифштекс. Поэтому он обильно пользовался мылом, а водой умеренно и при этом громко пел.
Он встал перед сушилкой с горячим воздухом и шлепал себя по телу, чтобы быстрее высохнуть.