Лакомые кусочки
Шрифт:
Эдда удивленно изогнула бровь: сестра что, с ума сошла? Медведь поднял голову, втянул ноздрями запах Бранзы и ткнулся носом в ее перемазанную землей ладонь.
— Возьми корзину, Эдда. Донесешь хотя бы до ручья, я там вымою руки, — сказала Бранза и потрепала медведя за ухом. — А знаешь, хорошо, что ты слопал карлика, — шепнула она зверю. — Я очень рада, что нам больше не надо бояться встречи с этим уродцем. Мне он совсем не нравился.
Медведь удовлетворенно хрюкнул и потерся большой мягкой щекой о ее бедро.
Довольная Лига принесла домой потрошеную рыбу — две тяжелых серебристых тушки. Скоро придут из города дочки, принесут пряности и длинную стручковую фасоль, которая растет только у матушки Вайльгус. Замечательный выйдет ужин!
А вот и девочки! Из-за домика послышались их голоса — чуть звонче и веселее, чем обычно. Неужели привели с собой гостя? Может, молодого Груэна? И как она, Лига, должна себя с ним держать? Останется ли он на ужин? Хватит ли рыбы? Сколько съедают призрачные люди за один присест?
Увидев рядом с дочерьми крупную темную фигуру — низкую, широкогрудую, мохнатую, — Лига враз позабыла и про рыбу, и про ужин. Счастье нахлынуло на нее с такой силой, что она не могла ни смеяться, ни даже трепетать. Лига безмолвно стояла, любуясь знакомыми очертаниями на фоне темнеющего неба, славной косолапой иноходью.
— Мама, погляди, кто к нам вернулся!
Бранза и Эдда подвели к ней великолепного зверя, и сомнение сверкнуло в ее душе, как луч солнца на лезвии ножа. Лига не могла сказать наверняка, но, во-первых, этот Медведь двигался как-то иначе. Во-вторых, шерсть на голове и загривке отливала рыжиной, словно покрытая тончайшей вуалью или присыпанная красноватой пылью. Морда тоже казалась другой: круглее, моложе, доверчивей. И что хуже всего, он не узнавал Лигу.
— Это другой медведь. — Лига подошла к скамейке у стены домика и положила на нее рыбу.
— Получается, их больше одного? — удивилась Бранза.
— Глупенькая! Медведей в мире так же много, как прочих живых тварей — оленей, лис, ласточек.
На лицах сестер отразилась растерянность; Лига поняла, что они уловили в ее тоне горечь. Она просто решила, что дети привели ее Медведя, и жизнь на мгновение озарилась светом. А теперь все вернулось в обычный сумрак, с которым Лига давно уже свыклась.
— Но он пошел с нами по своей воле, — промолвила Эдда. — Казалось, он нас знает и ему приятна наша компания.
Медведь обнюхал лицо и плечи Лиги. Он крупнее того, первого. Сколько же времени прошло? Семь лет… или восемь?
Лига взяла в ладони голову животного, вгляделась в его ясные глаза, такие же темные и глубокие, как у первого медведя, но чужие.
— Ты знаешь другого медведя? — спросила она.
Он помотал головой. Нет? Просто высвободился из ладоней…
Лига опустилась на колени:
— Он еще жив?
Медведь внимательно посмотрел ей в глаза. Пытается ответить? Хочет сказать «да» или «нет»? Лига не понимает, не понимает его!
— Он вернется? Ты его знаешь?
Рыжевато-бурый зверь издал негромкий сдавленный звук. Бранза обняла его за шею, белая ручка почти утонула в длинной шерсти.
— Какая разница, мамочка? Мы просто скучали по медведю — любому медведю! Этот тоже умеет играть, как и тот!
Медведь застенчиво опустил крупную голову, отстранился от Лиги и лег на бок у ног Эдды. Бранза со смехом завалилась на его мохнатый живот.
— Вот видишь?
Лига похолодела; ее пронзило знание, знание другого мира: девочки переросли такие игры. Бранзу уже можно выдавать замуж, а вслед за ней придет черед Эдды. Ее дочери слишком взрослые, чтобы кувыркаться с медведями, особенно с этим чужаком, который, как показалось Лиге, получал от забавы чересчур много удовольствия. Их поведение… непозволительно, вот что. Лига вспомнила, как сурово городские женщины отзывались о некоторых девушках, как ругали их. Если бы ее семья не жила в уединении, если бы кто-то из окружающих мог внушить почти взрослым девушкам понятия о стыде и приличиях, Лига сама отругала бы дочерей. Она чувствовала, что момент настал, слышанные от других женщин слова уже вертелись у нее на языке.
Однако вместо этого она с натянутой улыбкой унесла рыбу в дом и, горько вздохнув, положила ее на блюдо, разрисованное зелеными листьями. Внушительный вес угощения уже не радовал. Снаружи доносился звонкий смех, в кухне поблескивали спинки рыб. Лига скользнула взором по их серебристой чешуе, нежной бледно-розовой плоти. На что она рассчитывала, чего хотела? Всего лишь увидеть в чьих-то глазах радость узнавания и понимания… такую, какую она читала во взгляде первого Медведя. Видимо, этому уже не суждено сбыться, хотя несколько минут назад в ее душе вспыхнула надежда.
Помнит ли она вообще того, первого Медведя? Не привиделось ли ей, что тогда, у ручья, он подошел к ней и ласково дотронулся лапой до лица, словно хотел заговорить? Да, он действительно хотел что-то сказать! С тех пор прошло семь лет, если Лига ничего не путает. А может, это ей лишь приснилось?
За окошком мелькнули золотистые кудри Бранзы, следом — рыжевато-бурый мохнатый загривок; последней, хохоча, пробежала Эдда. А потом в оконном проеме остались лишь зеленые ветви деревьев, кивающие в вечернем сумраке, который потихоньку окутывал маленькую лесную избушку.
Эдда улизнула из дома спозаранку. С собой ничего не взяла, лишь зоркие глаза да мысли, гудящие в голове, точно пчелиный рой в улье. По утреннему холодку она поспешила к тому самому месту с вытоптанной травой, где была вырыта могилка, на которой еще виднелись отпечатки рук и ног Бранзы; к лесной опушке, где медведь облизывал лапы, к деревьям, из-за которых он незаметно вышел, пока она и ее старшая сестра боролись с карликом.
Эдда легко восстановила путь животного: крупный медведь пёр напролом, сминая кустарник, ломая сучья. Очевидно, он сильно проголодался: вот тут обглодал ветку, тут вырвал с корнем траву. Небо понемногу светлело, с рассветом росли уверенность и восторг Эдды, да и голод тоже, ведь едой она не запаслась. Девушка подкрепилась найденными в лесу грибами, попила из ручья и решила, что этого достаточно: она не станет возвращаться, пока все как следует не разузнает.