Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами
Шрифт:
После этого я видел Артура только один раз (если не считать, конечно, его новых фотографий с телочками в инстаграме). Он назначил мне встречу в натуральном клубе и пришел туда с сестрой Агатой, словно оскорбленный повар, предлагающий клиенту рыбную альтернативу. Сестра у него, кстати, была очень красивая. Мы поговорили, выпили – и разошлись навсегда.
Закончу эту постыдную страницу прямо здесь – и прошу поверить мне на слово: моя дендрофилия, нелепо-смешная со стороны, была глубокой как море, такой же неисчерпаемой и крайне,
Одна поездка к секвоям обошлась мне в несколько месячных зарплат… Опущу детали – скажу только, что это было как секс с Цезарем (здесь меня поймет и гей, и натурал). Дело в том, что в готическом сумраке древнего леса меня арестовал полицейский, конфисковав кору и двухтысячелетнюю древесину, из которой я планировал выточить дилдо Тиберия.
Близость либеральнейшего Сан-Франциско, увы, не помогла. Штраф был огромен. Но я не жалел ни о чем.
Ля-ля тополя…
При этом я жил, работал и даже размышлял иногда на вечные темы… Я оставался материалистом и по-прежнему верил лишь в мистику рынка. Как ни велик был соблазн возложить вину за происходящее на Золотого Жука, я не поддавался и считал его привидевшейся мне галлюцинацией.
Наука считает, что «видения», «знамения» и «вещие сны», посещающие человека, возникают из его личного багажа и похожи на результаты вычислений, проделанных в фоновом режиме. Видимо, Жук был моим отражением, как бы образом моего «я».
Я практически не сомневался, что дело обстоит именно так. И все же, проходя мимо церкви, я несколько раз испытывал странный соблазн зайти в это заведение и уколоться самым древним из известных человеку седативов.
Правда, стоило представить себя стоящим со свечой перед иконой – и не по служебной необходимости, как сами знаете кто, а всерьез, – и желание угасало.
Кроме того – и это было куда важнее, – церковь, мимо которой я ходил, была построена совсем недавно и имела такую характерную ауру серьезного бизнес-проекта, что любой контакт с этой энергией был бы неотличим от приобретения миноритарного пакета акций и последующих бесед с представителем фирмы-эмитента.
Самое же главное, это было капитуляцией, после которой от меня осталась бы только пыль. Мне пришлось бы отступиться от слишком многого и жить в облаке греха вместо облака «apple».
Я, однако, все еще колебался.
Спасло вот что: однажды я увидел на своем пути свежую табличку с крестом, стрелкой и словом ХРАМ – и прочел слово как «Экс-пам», успев даже предположить, что это новая разновидность религиозного спама, названная так в честь Св. Андрея. Мысль меня рассмешила, и наваждение прошло.
Я чувствовал: пока я остаюсь последовательным материалистом, в моей дендрофилии еще нет ничего страшного. Это был просто психический дефект – а кто сегодня без них? Хоть я и бегал голый с топором по лесу, я не убивал людей и был во всех остальных отношениях нормальным членом общества, даже платил налоги.
А вот если бы я отказался от трезвого взгляда на жизнь, тогда моя вселенная немедленно заполнилась бы ангелами, демонами и необходимыми для техобслуживания бородатыми специалистами в рясах, приехавшими в мою душу на свой кадильно-распевный корпоратив. Нет, спасибо – я держался за свой материализм так же крепко, как деревенская бабка за икону.
Поэтому меня поражало и даже оскорбляло, что в моем собственном бизнес-издании печатали иногда совершеннейшую лабуду: какие-то кандидаты физико-технических наук писали прелестное и смутное – мол, природа сознания непонятна до сих пор… квантовые трубки… дуальность… мировая душа… И это – прямо под кросс-курсами валют и ценами на золото и нефть.
Я подозревал, впрочем, что они по работе заняты тем же, что и я – генерируют энтропию. Мне самому вопросы материи и духа были ясны настолько, что я мог при необходимости прочистить загаженные юные мозги – это, кстати, и произошло, когда Артур привел на нашу последнюю встречу сестру Агату, приехавшую в Москву из Гоа, чтобы поднять финансирование на следующие полгода у моря.
Агата оказалась настоящей красавицей – и была при этом похожа на брата. Артур со смехом рассказал, что его назвали в честь писателя Конан-Дойля, а ее – в честь Агаты Кристи.
Если бы я увидел Агату на год раньше, я бы, наверно, развлекся, мысленно перевоплощая ее в другого Артура – совсем еще юного, свежего и переодетого в женское платье (подобная медитация позволяет отжать небольшой эротический контент, все-таки содержащийся в женщине – у нас его называют рыбий жир). Но теперь…
Меня волновали не Артур с Агатой – а доска стола, за которым мы сидели. Она была залита прозрачным лаком, и тонкий древесный узор казался мне бесстыднейшей из порнографий, которую, к счастью, в самых нескромных местах закрывали пепельницы, тарелки и стаканы.
Агата, как и все чиксы в этом возрасте, была высокодуховным существом (и мезозойским рыбьим мозгом осознавала, конечно, что это сильно поднимает ее капитализацию).
– Мысль непредсказуема, – говорила она, потряхивая бусами и брелками с профилем какого-то бхагавана. – Никто не знает, что такое сознание.
Почему-то все они любят «Байлиз» со льдом. Наверно, там есть вещества, в которых нуждается молодой женский организм, готовящийся к продолжению рода.
– Я знаю, – ответил я. – И сейчас объясню. Вот простейшее рассуждение, которое ты, милое дитя, сможешь повторить сама, когда уедешь в свое Гоа и дяди не будет рядом… Итак…
Дальше я загнул по очереди три пальца.
– Мысли – это эхо электрических разрядов в нейронных цепях мозга. Сперва происходит разряд, а потом появляется мысль. То, что мы осознаем ее с задержкой – доказанный научный факт. Это раз. Электрические разряды, как и все другие материальные эффекты, зависят только от начальных условий и физических законов. Это два. Значит, наше мышление – это такой же материальный, предопределенный и предсказуемый процесс, как движение бильярдных шаров по сукну или бег планет вокруг солнца. Это три…