Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами
Шрифт:
Как ни странно, это сработало. Я увидел подобие длинного золотого рога и овальную голову, от которой тот отходил. Судя по голове, Жук был огромен. Его рог был нацелен прямо в меня – из него бил конус золотого света, в котором я висел. Но я рассматривал все это очень недолго – рог и голова исчезли из моего поля зрения, и, сколько я ни старался, я больше не мог их обнаружить. Передо мной остался только черно-золотой отпечаток моей собственной тени.
«Ты хочешь умереть?»
«Уже нет», – ответил я.
«Это была ошибка?»
«Да-да, –
«Твой друг желает тебя спасти», – сообщил Жук.
Я решил, что он говорит про себя.
«Каким образом?»
«Твоя жизнь, твоя судьба, твоя смерть – просто записи. Их можно обновлять. Твой друг изменит твой каркас. Уберет причину, из-за которой ты страдаешь и ищешь гибели… Но для этого надо, чтобы ты разрешил это сделать. Ты должен согласиться».
«И что случится дальше?»
«Как только изменится твой каркас, – сказал Жук, – изменится и твой пергамент».
Можно было подумать, это что-то объясняло. Но я уже начинал понимать логику происходящего: я ведь искал Золотого Жука, и я его нашел. Пергамент был несомненно заимствован из рассказа Эдгара По – там был чертеж с черепом, козленком и длинной шифрованной надписью. Его следовало прогреть на огне. Это слово выбрал не Жук – он вряд ли читал По – а моя собственная память, сквозь которую он каким-то образом пропускал свои странные смыслы, превращая их в ясную мне речь.
«Новый пергамент? – спросил я. – Там будет тайный шифр? Карта?»
«Да-да, будет, – согласился Жук. – Новый шифр. И новая карта».
«Карта чего?»
«Тебя. Новая карта тебя. Новые надписи».
«Что со мной случится?»
«Ты вернешься в мир, – ответил Жук. – У тебя будет другая судьба, но в целом все останется по-прежнему. В твоей жизни не будет роскоши, но сохранится много скромных удовольствий. Ты будешь счастлив в любви. Гораздо счастливей, чем сейчас. Я вижу на твоем пергаменте, что ты должен встретить родственную душу… Ты согласен принять помощь?»
Это определенно выглядело лучше вечного падения в черную бездну. Но все же я задумался – и надолго. Золотое сияние стало понемногу меркнуть.
«Согласен», – сказал я наконец.
Сияние погасло.
Стало совсем темно. Я с ужасом понял, что упустил свой шанс и теперь точно утону во мгле.
Но тут в моих ушах раздалась резкая музыка – прямо какой-то утренний бодряк – и я увидел совершенно не уместную в этом мрачном измерении рекламу кабельного телевидения:
Розовая надпись проплыла мимо, потом вернулась, зацепила меня невидимым крюком и поволокла за собой вверх – туда, где на немыслимой высоте над черными глубинами осталась поверхность знакомого мира – и жизнь, моя сложная горькая жизнь…
Я пришел в себя в больнице – и ничуть этому не удивился. Где же еще.
Вокруг был тот особый медицинский уют, который создает дорогое больничное оборудование, свежее белье и зеленая униформа врачей: как-то сразу верится, что смерть в такое пространство не пустят. Во всяком случае, без бахил.
Я чувствовал себя вяло – и как бы опаздывал со своей реакцией на происходящее. Со мной уже говорил врач, а я все еще думал о словах хорошенькой медсестры: оказывается, я вызвал платную «скорую», велев оператору сломать дверь, если не открою… Я никакой «скорой» не вызывал. Хотя мог про это просто забыть.
Или это мог сделать раскаявшийся Сер.
Врача интересовал подробный отчет о моих видениях, и я рассказал ему все, что помнил. Он ничуть не удивился, сделал несколько пометок в блокноте и задал мне пару наводящих вопросов. Вроде того, через какое плечо я обернулся посмотреть на Жука.
Наверно, он искал в моих словах противоречия и признаки бреда – но эта мысль пришла мне в голову уже по пути к метро. А заметив, что иду к метро, я сообразил, что врачи меня отпустили, заставив подписать несколько бумаг.
«От медицинской помощи отказался…»
Уже в метро я понял, что толком не помню, где недавно был: кажется, белый трехэтажный дом, синяя вывеска над дверью, в целом какая-то приличная частная клиника, в Москве таких много. Все это, конечно, можно было легко выяснить.
Дома меня встретила сломанная дверь. Но я даже не расстроился – я уже почти пришел в себя.
Звонить Серу и спрашивать, кто именно вызвал «скорую», я не стал – было страшновато. Отчего-то казалось, что он, как киллер из драмы-нуар, почувствует себя обязанным все-таки исполнить оплаченную услугу.
А я уже не хотел умереть. Я теперь очень хотел жить. Говорят, так всегда бывает после неудачного суицида.
Я не придавал большого значения пережитым галлюцинациям – и без врачебной помощи было ясно, откуда взялись посетившие меня видения. Золотой Жук из рассказа По проскользнул через глазницу моего черепа и привел меня к настоящему сокровищу – жизни, которую я так легкомысленно собирался покинуть.
Мне казалось, что мир, куда я вынырнул из черной бездны, стал совсем другим. Его словно омыло весенним дождем, растворившим все мои страхи.
Во-первых, через несколько дней выяснилось, что моего партнера убили вовсе не из-за истории с генералом Капустиным. Партнер тайно от меня прокручивал не то узбекские, не то таджикские деньги – и вот оттуда к нему и прилетел весь культурный обмен.
Мои проблемы, конечно, никуда от этого не исчезли. Но они оказались не такими безвыходными и страшными, как мерещилось мне на дне отчаяния.