Ланселот и Гвиневра
Шрифт:
Сквозь не очень густую пока ватную пелену облаков Сергей явственно разглядел метрах в двухстах впереди конец хребта. Значит, они поднялись почти на пять двести и теперь, лишившись последнего ориентира в виде тянущихся справа скал, должны будут набрать еще более четырехсот метров по круто забирающей вверх и уже почти невидимой снежной целине.
Примерно через десять минут, Сергей понял, что до вершины им сегодня не дойти, – усилившийся ветер сбивал дыхание, впереди исчезли последние просветы, и видимость упала до нескольких метров. Он вспомнил о расположенной на седловине хижине-приюте, построенной когда-то командой Red Fox специально для тех, кого на Эльбрусе застанет непогода, и прикидывал, как лучше поступить: быстро уходить вниз, пытаясь найти дорогу к лагерю, или, траверсировав вправо восточный купол, выйти к седловине и укрыться в хижине, когда натянувшаяся веревка резко дернула его назад, едва не повалив с ног.
Сергей быстро обернулся. Инга сидела на коленях, чуть заметно раскачиваясь из стороны в сторону, заторможено, словно во сне, загребала руками снег, подносила его к лицу, запихивала в рот, тут же сплевывая большими слипшимися кусками и вновь опуская руки за новой порцией.
– Инга, не надо!
Сергей подбежал к ней, опустился рядом на колени, схватил ее за руки.
– Инга, не надо этого, снег не поможет, им жажду не утолишь.
Он сбросил с плеч свой маленький штурмовой рюкзак, откинул клапан, достал термос.
– Пить хочешь – это нормально. Обезвоживание быстрое от высоты и нагрузки. Сейчас чаю попьем и вниз двинем. Внизу все пройдет – и головная боль и жажда.
Пока он наливал из термоса чай, она сидела, не шевелясь, безвольно опустив руки в снег. Ему пришлось взять ее за руку, вложить в рукавицу дымящуюся кружку, помочь поднести к лицу.
– Пей, Инга, ну?
Она сделала несколько больших судорожных глотков, явно обжигаясь, но даже не морщась от этого.
– Вот, хорошо, – подбадривал ее Сергей. – Допивай, я тоже сейчас хлебну и быстренько вниз. Тут больше нечего делать – пропадем. Ничего, под горку веселей пойдет, живо доскачем.
– Я никуда не пойду.
Рев ветра наполовину заглушил ее слова, и Сергей легко убедил себя в том, что ослышался. Он налил в свою кружку чай и наслаждением глотал темную горячую жидкость. Инга все так же сидела, не шевелясь, уже не раскачиваясь, и густой снег быстро превращал ее в неподвижного белого истукана. Сергей вдруг почувствовал сильное раздражение от того, что не может видеть ее глаз, скрытых за широкой солнцезащитной маской с зеркальным напылением.
Допив чай, он быстро убрал в рюкзак термос и обе кружки, опираясь на ледоруб, с трудом поднялся на ноги.
– Все, Инга, пошли. Сидеть больше нельзя, надо двигаться, а то совсем занесет.
– Я никуда отсюда не уйду.
Несколько секунд он молча стоял, растерянно глядя на нее сверху вниз, потом вновь опустился на колени, резким движением поднял ей маску на лоб.
– Инга, ты чего? Надо идти, идти вниз. В такую погоду нас никто не найдет, никто не поможет. Понимаешь? Надо самим, надо торопиться, скоро совсем затянет, тогда и к лагерю не выйдем.
Ее взгляд был устремлен прямо на Сергея, но она явно его не замечала; в широко открытых глазах читались покой, умиротворение и какая-то грустная мечтательность. Колючие снежинки с силой впивались в лицо, больше не защищенное маской, но, казалось, не доставляли ей никакого неудобства. Его так испугали эти глаза – широко распахнутые, немигающие, не реагирующие на летящий в лицо снег, – что он потрясенно замолчал, больше не находя слов.
– Я никуда не пойду. Мне хорошо здесь. Мне наконец-то хорошо. Я останусь. А ты иди, иди, не мешай мне, я хочу быть одна, – и она легонько подтолкнула его в грудь.
Вместе с внезапно пробежавшим по спине ознобом Сергей ощутил первые признаки подступающей паники. Конечно, он слышал истории о том, как жестоко порой обходится с человеком высотная гипоксия, слышал о галлюцинациях и неадекватном поведении, рассказывали даже, как один вроде бы опытный альпинист при сложном восхождении на Памире чуть не угробил всю связку, резко рванувшись спасать женщину, плачущую и зовущую на помощь «вон за тем камнем». Но все эти истории случались на гораздо более серьезных высотах, а здесь, на Эльбрусе, самыми тяжелыми симптомами горной болезни у тех, кого она настигала, оставались головная боль, тошнота, слабость и отсутствие аппетита.
Удерживая Ингу за плечи, Сергей быстро огляделся. Видимость упала практически до нуля; сквозь пургу не проглядывались даже темные очертания скал Ленца; следы, которые он оставил подходя к Инге, оказались почти заметенными и исчезали прямо на глазах; в окружающем мире пропали понятия «право» и «лево», «восток» и «запад», лишь крутизна склона указывала одно возможное сейчас направление – вниз. До хижины на седловине отсюда было значительно ближе, чем до лагеря, но этот вариант больше не рассматривался. Приют находился на высоте пять триста, а состояние Инги требовало немедленного спуска, – горная болезнь достигла у нее той стадии, при которой вполне могла перейти в стремительно развивающийся отек легких или мозга.
– А ну, не дури! – перекрикивая ветер, Сергей сильно встряхнул Ингу за плечи. – Вставай, мы уходим.
Он перехватил ее подмышками и резко потянул вверх. Она вновь сделала слабую попытку оттолкнуть его.
– Не дури, сказал!
Ему с трудом удалось поставить Ингу на ноги и, обхватив за талию, осторожно повести вниз.
Вскоре Сергей потерял чувство времени, так же как еще раньше потерял ориентацию в пространстве. Он знал, что с каждым шагом они сбрасывают высоту, и этого было достаточно. И он уже не думал о направлении, потому что у него оказались заботы поважнее: местами склон становился круче, местами они, как слепые, упирались вдруг в торчащий из снега валун, иногда вместо плотного фирна под ногами оказывался глубокий снежный наддув, или наоборот, участок голого льда. В такие моменты ему приходилось быть особенно внимательным, помогая Инге преодолеть все эти нехитрые препятствия.
Инга молчала и больше не пыталась сопротивляться, шла, слегка привалившись к Сергею плечом, послушно меняла направление, когда приходилось обходить препятствие или опасное место. Но стоило ему остановиться для отдыха и чуть ослабить хватку, как она тут же безвольно оседала, стремясь вновь опуститься в снег. Иногда они валились с ног вместе, – когда Сергей терял равновесие, Инга, не пытаясь его поддержать и по-прежнему прижимаясь плечом, лишь ускоряла падение. И каждый раз на то, чтобы подняться на ноги, поднять Ингу и продолжить движение уходило все больше времени и сил. Чувствуя, как по всему телу разливается тяжелая отупляющая усталость, Сергей гнал от себя мысли о том, что такими темпами они вряд ли доберутся до лагеря засветло.
В какой-то момент, когда из снежной мглы прямо перед ними постепенно выступила россыпь небольших, наполовину занесенных снегом камней, Сергею показалось, что он узнает место. Кажется, они проходили эти обтесанные ветром, причудливой формы скальные обломки по пути наверх. Если он прав, то слева, совсем близко, должна тянуться цепочка скал Ленца, причем до ее нижнего края оставалось спуститься совсем немного.
Он хотел пригнуться к Инге, чтобы прокричать ей на ухо обнадеживающие слова, когда обе кошки, которые из-за налипших на них толстых снежных пластов уже почти не цеплялись за фирн, одновременно поехали вперед. Сергей повалился на спину, увлекая за собой Ингу. Он попытался воткнуть в снег ледоруб, но движение получилось слишком слабым, чтобы остановить скольжение, и в следующую секунду он уже катился вниз, словно пущенная с горы бочка. Инга, которая в момент падения инстинктивно вцепилась в него руками, скатывалась вместе с ним, даже не пытаясь затормозиться. Крутизна была небольшой, они катились медленно, словно люди, соскучившиеся по зиме и с удовольствием принимающие снежные ванны, до тех пор, пока не оказались на почти ровном участке, где глубокий рыхлый снег остановил, наконец, это неспешное движение.
Конец ознакомительного фрагмента.