Лапочка для Демона
Шрифт:
А тут даже не пришлось этого делать.
Маленькая Анечка, безумно любившая свою учительницу по шитью и просвистевшая отцу все уши о милой Ирине, оказалась дочерью моего старшего брата.
Совпадение, чтоб его.
Словно папаша там, в аду, где ему, надеюсь, на редкость херово, специально нас сводил.
Чтоб уже разобрались между собой, в ком больше беркутовской крови.
Кто достоин остаться на этом свете.
Ненавижу, блядь.
Не могу успокоиться никак, стоит вспомнить этого урода. Не брата, нет.
Отца.
Его
Хорошо, что я. Это все осознаю. Нужно убить в себе папашу навсегда.
Я протираю лицо левой рукой. Правая еще в гипсе.
Четыре пальца мне сломал брат. Несколько ребер, по почкам так вдарил, что я кровью неделю мочился. Но все равно, я для Беркута хорошее место на городском кладбище выбил. Могилку оформил, памятник заказал… Так с Беркутом общаться гораздо приятнее.
Когда он в могиле.
После похорон я тут первый раз.
Зацениваю качество работ в новом доме для брата.
— Знаешь, брат, я поправляю венок из пластиковых цветов, я рад, что Лапа к тебе попала. Ну что толку от моих способностей и возможностей, если бы мою девушку какие-нибудь чурки сцапали и тут же отдали. А смотри, как получилось. Вместо того, чтобы девок насиловать и скальпелем резать, ты спокойно мертвым лежишь. Значит, не зря меня Демоном назвали, польза от меня есть. Ты как думаешь?
Усмехаюсь, сглатываю ком в горле.
— Молчишь? И ты не представляешь, Славик, как. Это хорошо.
Шум широченных шин по асфальту звучит деликатно.
Кого сюда принесло еще?
С братом поговорить не дадут.
Смотрю в сторону ограды. Между высоких елей тормозит черный внедорожник.
Из него выходит Кирсан. В летчицкой куртке на меху. В кепке, что его старит и даже делает похожим на какого-то политического деятеля.
Смотрит по сторонам… Правильно, Кирсан, тебе есть чего опасаться… Да и привычки не пропьешь. Шагает быстро ко мне.
Скалится, как обычно. Сучара. Питер сказал его любить. Но Питер мне больше не указ, я на него теперь только фрилансю. Так что похер.
Я опять смотрю на могилу, на мраморное надгробие с изображением атакующего беркута, и даже не поднимаюсь со скамейки, чтобы поприветствовать товарища Кирсана. На хер пошел бы он. Вот что приперся? Я, сука, брата поминаю, мне его видеть не хочется.
— Добрый день, Ольгович.
— Ага, нехотя отзываюсь я.
И вдруг Кирсан хлопает меня по плечу.
Это что сейчас было?
Едва сдерживаюсь, чтоб не оскалиться злобно.
Сочувствие проявляешь, сучара? Не поверю ни за что.
И точно, стоит только подумать, как раздается спокойный голос надо мной, без особого выражения даже, словно допрос проводит:
— Ну, как тебе, Ольгович? Понял, каково это, убить человека?
Сучара. Припоминает мне наш разговор. Ну да, теперь я знаю, каково это.
Хотя.
Если отвечать на его вопрос прямо, то я не понял, как
Возможно, если бы пришлось отвечать, то.
Но суда не будет. Мне нарисованы пределы допустимой самообороны, и оспорить этот момент некому. Не придет родня Беркута ко мне вопросы задавать… Вся его родня здесь, у памятника с атакующим беркутом.
Дочка маленькая, бабка старая.
Так что нет, Кирсан, не знаю я, каково. Это на самом деле.
— Не знаю, как человека, тихо отвечаю я. Я брата убил.
— Беркут был тебе братом? усмехается Кирсанов и дружески хлопает по гипсу.
— А то ты не знал… И чего играет, сука?
— Я не об этом.
— А я об этом.
— Мы с тобой всегда на разных языках говорили.
— Да, мне похуй, что приперся? не выдерживаю, грублю.
— По делу, Ольгович, не плачь только, что Славку-маньяка потерял, издевается Кирсан.
Я смотрю на него и холодно усмехаюсь. Ну давай, сука, беси меня.
Довольная рожа растянута в улыбке. А потом улыбка резко исчезает.
Он сует руки в карманы, еще раз оглядевшись, начинает перекатываться с носка на пятку, до дичи меня раздражая. Еще присвистывает какую-то бесящую хуйню, вроде немецкого марша.
— Что за дело? не выдерживаю я.
— Бабка Беркута копыта откинула. У него дочь осталась. Беленькая такая, глазастенькая. Милаха. Прям, как ты.
— Анечка? выдыхаю я.
— Да. Знаком?
— Лапа знакома. Где ребенок?
— Со мной.
Я резко встаю.
Нет, Кирсан отец опытный, я просто не хотел… А может наоборот нужно показать девочке, что папа умер, и я его похоронил?
Я замираю, глядя на внедорожник, откуда один из охранников Кирсана выводит маленькую девочку в сером пальто и белых сапожках.
— Беркут в детский сад и школу ее не отдавал. Она немного одичавшая. Людей боится, ничего не говорит, поясняет Кирсан.
Анечка отрывается от охранника Кирсана и бежит мне навстречу. Радостная, улыбается. Действительно милаха. Беленькая, симпатичная. Бежит ко мне, видно, издалека приняв меня за отца. А потом понимает, что я не папа. Останавливается, с опаской меня разглядывая. Я делаю шаг к ней навстречу и присаживаюсь, чтобы быть с ней на одном уровне.
Протягиваю руки.
— Я родной, говорю я ребенку, я твой дядя.
Аня хмурит бровки, как мы с Беркутом. Заглядывает за мою спину, на могилу.
— А почему красиво? очень медленно подходит ко мне. Боялась, робко совсем, Но идет навстречу. Я жду, пока не достигает моих рук. Аккуратно беру ее к себе, и с Анечкой на руках поднимаюсь. Она боится. Пока боится. Она еще не знает, что дядька может заменить отца и стать самым близким человеком. Я-то знаю.
Аня пахнет клубничной жвачкой, кажется хрупкой и малюсенькой. Еще и легкой, так что я почти не чувствую в ребрах боли.