Лапоть, Вилы и Телега в стране мёртвых

Часть 1

– А почему Телега? – Фамилия у меня такая, чисто еврейская – Телегин. Кирилл относился к малоразговорчивым людям, больше ничего у него выдавить не получилось. Он был старше всех сослуживцев и у него единственного, из нашего взвода, была серебряная медаль Итур ха-Оз, с перекрещенными мечами. Мы знали, что подобные награды зря не дают, они защищены пролитой кровью. Сосед, что справа, был Вилы. Он был полная противоположность Телеге, болтал не переставая, но иврит в его исполнении, был хуже Талмуда. Его язык – это была смесь трёх европейских акцентов: русского, французского и, то ли итальянского, то ли испанского, и всё это сочетание, – в его представлении, было ивритом. Он рад был зацепиться за любого собеседника, но его никто не понимал, во взводе он числился переводчиком с арабского языка. Бедные палестинцы, им легче было застрелиться, чем разговаривать с Вилами, они тут же забывали, с какой стороны Мекка находится, хотя Вилы доказывал, что арабским он овладел самостоятельно, изучая Коран. Вилы родился во Франции, в свидетельстве рождения мальчика записано – Сиимон Уилл, отец нашёл другую, а мать увезла его в Россию, где он и пошёл в школу. Там он везде, во всех табелях об успеваемости, во всех журналах, был Семён Вилы, и только, когда выдавали аттестат зрелости, по окончании школьного заведения, с него потребовали паспорт и свидетельство о рождении. Хроническая ошибка была исправлена, в аттестате и имя, и фамилия внесены правильно, только добавилось отчество – Лазаревич. В тяжёлые 90-е годы мать вспомнила о еврейских корнях и вскоре, малочисленное семейство топтало конторы Иерусалима с целью получить временное убежище и пособие для репатриантов из Советского союза. Здесь, впервые, израильские государственные языки столкнулись с феноменом полиглота Сёмы, где он успел убедиться в несовершенстве целевой программы подготовки новоиспечённых граждан Израиля. На иврите, как на русском языке, он тоже был – Семён Вилы.

А, я? А, я – Лапоть, просто Лапоть без длинной пред истории. Матери у меня не было, меня воспитывал отец, в Израиль мы переехали в 70-х, я ещё совсем маленький был, смутно помню. Тётя завещание на меня оставила, мы и приехали на переоформление документов, так и остались. Завещание мне досталось, только после получения гражданства. Лаптем меня назвали пограничники в аэропорту. – Почему? – Да, просто так! Посмотри на себя в зеркало. Вид, конечно – не ахти: соломенные негнущиеся волосы, торчащие в разные стороны, курносый облупленный нос с веснушками, которые плавно переходят на другие части лица, если добавить к этому, природную мальчишечью неряшливость, в виде не заправленной рубахи, и лопоухость физиономии. И это существо, в макеевской обуви, иначе, как Лаптем, назвать нельзя было. Учителя в школе к нам относились со всей серьёзностью и уважительностью, но видно у меня на роду написано – и в школе, и в колледже негласно, везде меня называли лаптем, я поначалу обижался, а потом привык. Это прозвище, как-то, с бывшей родиной связывает. Лапоть на иврите – это никак, нет такого изречения в еврейском языке, так что кличка у меня была, чисто русской. И когда, в подразделении спецназа Моссад, сержант сказал придумать себе короткие запоминающие позывные, другого варианта у меня не было. Я особо не горел желанием испытать все тяготы жизни в Моссад, но судьба распорядилась так, и в дальнейшей нашей сумбурной молодой жизни, нам пришлось держаться вместе, это было одно из русских отделений израильской армии – Лапоть, Вилы и Телега. Кирилл был нашим командиром. О Кириле можно было сказать ещё немного, он родился в Израиле и совершенно не знал русского языка. Его пращуры относились к образователям еврейского государства, а самому ему пришлось участвовать в войне с египтянами. Вилы же, не смотря на свою языковую путаницу и косноязычие в еврейской орфографии, русским языком владел в совершенстве. Говорил, учительница по русскому языку в школе была, супер, в неё были влюблены все учащиеся старших

классов. И вся наша троица была из одного города, странно, что мы до армии никогда не встречались. Телега был когда-то женат, не любил тусоваться, последние пять лет служил по контракту в различных подразделениях, Вилы был клерком, мелким конторским служащим, а я – Лапоть, не успел диплом в колледже получить, следующим был автомат, за пару месяцев усиленных тренировок, я забыл, чему учили меня, всё время, в школе и колледже. Первые полгода мне служба казалась адом, из нас, по капле, выдавливали лишний жир, потом втянулся. Сержант у нас был из Кении, чёрный как смоль, тоже еврей. Все на выходные по домам разъезжались, а для нас он вечно придумывал наказание, придирался к мелочам, особо ему не нравилась моя физиономия, в выходные мы отрабатывали полученные взыскания. Наше подразделение было далеко от границы, ещё дальше от родного города. На север Израиля было тяжело добраться, к нам никто не приезжал из Нагарии, но если успеть на дизель цветных веток, то к вечеру можно было добраться до средиземного – морского побережья. Мы не особо спешили, нас всё равно там никто не ждал. На следующий месяц наше подразделение принимает участие в ротации на палестинской границе, сержант, скрипя зубами, подписал нам увольнительные, на целую неделю. До ближайшего города нас подвезли отпускники, а там, кто куда, мы втроём остались на площади: Лапоть, Вилы и Телега. В Нагарию ехать никто не хотел, да и в Шабат, график движения дизелей сбивался, до Хайфы было ближе, и мы наняли такси до Красного моря. За два дня нам надоело местное пиво, устали жариться на солнце и тратить шекели на игральные автоматы, мы решили вернуться в подразделение. Как – то не привыкли мы отдыхать, для нас свобода дикой показалась. А здесь на побережье Красного моря, туристов много, все старые и толстые – в основном, иностранки. Из нас троих они почему-то Вилы выбрали, он заменял для них справочник и больше был похож на еврея. Они балдели от красоты звучания иврита в его исполнении. Телега был для них грубоват, он больше на медведя был похож, при виде меня, морщились – не нравился я им. Они нам тоже. Телега, со всего русского языка, выучил несколько фраз. Он и отдал команду нашему маленькому отпускному подразделению: – Ну, что? Поехали! Лучше бы он этого не говорил. Ведь среди отдыхающих на побережье Красного моря, не менее 20% из бывших республик Советского союза, и для них приказ: – Поехали! Имеет совсем другое назначение. Из песка вылезли физиономии, которых ещё недавно там не было, все они были разных национальностей, но говорили на русском языке, со своими национальными акцентами, у каждого в руках было по гранённому стакану, всё это предложено было нам, с кавказскими, чукотскими и среднеазиатскими тостами. Телега недоумённо смотрел на это явление народа. Действительно, сложилось впечатление, что эти непонятные люди появились из воздуха. Вилы застыл с раскрытым ртом, тогда я взял инициативу в руки, объяснив на иврите, что, когда русские предлагают выпить, отказываться нельзя, обидятся, тогда плохо будет. Мы взяли по два стакана в руки. Русские хором поддержали наши действия: – Поехали! На пятые сутки нас в часть привёз патруль, мы всё ехали и ехали. Сержант, гад, включил счётчик взысканий на нашу троицу: – После ротации будете отрабатывать, тройка с бубенцами. Понравилась Телеге эта русская песня, попросил меня на иврит перевести, мы с Вилами уже почти пришли в себя, а он два дня, связанный в подвале, горланил её. Так в роте и прилипло за нами – тройка с бубенцами. Всё подразделение на вездеходах выдвинулось к границе, а нам командир части придумал наказание. Тут голова, как барабан, а он вызвал нашу троицу, и в присутствии всех командиров, как действенное средство от алкоголизма, направил нас на всеармейские соревнования спецназа, на берегу Мёртвого моря. Старый вояка знал, чего солдаты больше всего не любят. Вилы целый день пил воду, а Телега, совсем крышей поехал, целый день бубнит по-русски: Поехали! Поехали! Только не россиян, ни водки. А мне плохо, как подумаю, что завтра десятикилометровый кросс бежать по раскалённому колючему берегу, усыпанному высохшей солью, то становится ещё хуже. Таких счастливчиков во всём нашем Моссаде, набралось человек 15. Это была команда. На следующее утро, нас ждал спортивный лагерь, далеко от города, с трибунами, на которых были даже болельщики больших чинов, с холодным пивом и биноклями. У Телеги чуть глаза не скрутились в баранки, когда он увидел этих иностранных генералов. К сожалению, среди них, не одного русского не было. Телега ничего не сказал, зато мы все знаем, что он подумал, все 15 человек были с ним солидарны. Нас привезли в закрытом грузовике, с решётками, как на советском «Воронке», это чтобы не разбежались по дороге. На месте нас уже ждали. Этот рав-Самаль, наверное, в дисбате свою службу начинал, нас встретили так, как будто мы сбежали из тюрьмы, старшина, чувствуя поддержку вооружённого конвоя, решил распустить руки, ему чем-то Телега не понравился, тогда мы вспомнили, чему нас учили, и что мы спецназ, пусть и проштрафившийся. Оружие перекочевало в наши руки, 15 человек работало, как единый механизм. Весь конвой лежал на земле, а у рав– Самаля было переломано всё, что возможно, и кто это сделал, неизвестно. Я, честное слово, только по челюсти его гладил мягким армейским сапогом, но мы не знали одного, что на территории спортивного лагеря всё снимается на камеры. В результате разборок, старшина попал в столичную платную клинику, где его пообещали собрать, это, наверное, был его последний армейский подвиг, наша тройка с бубенцами оказалась в армейской тюрьме, где Телега успел и надзирателям навешать, остальным пришлось бежать кросс. Адвокаты пришли на третий день, до этого, нас тщательно обрабатывали, с переменным успехом. Вилам выбили два зуба, из меня сделали северного корейца, когда я сказал: – Евреи, до чего я вас ненавижу! Среди окружающего тебя, авторитарного общества, обязательно найдётся Иуда из земляков. Когда на Вилы нападали, он пытался защищаться, у дантиста собралась очередь, Вилы и там успел отличиться, помог доктору удалить военнослужащим зубы, которые шатались, сам при этом умудрился потерять ещё один зуб. Потом, наконец, нас собрали всех вместе, для встречи с прокурором. Я понял одно, что каждый из нас, заработал три смертельных приговора, но так, как смертельная казнь под запретом, он будет просить для нас работу на прокладке туннеля под Красным морем, это вместо каторги. Мы были очень рады. Адвокаты, наоборот, сняли с помощью независимых врачей, с нас побои, присоединили копию съёмки в спортивном лагере, к делу, отметив то, что старшина первый начал мордобой, а мы были безоружные. Генералам, со всех состязаний, больше всего, наша драка понравилась. Они подумали, что это специально так задумано было, какие молодцы, так умело обезвредить охрану, и всё показано было так естественно, артистично и со вкусом. Адвокаты и комментарии иностранцев прикрепили к делу. Они нас обнадёжили: туннеля, конечно не избежать, но срок у вас сократится значительно. Теперь зависело всё не от нас, мы уже настраивались на худшее, но вскоре начались такие дела, о которых мы даже не догадывались.

***

– Всё началось там, в Нагарии, на землях, выкупленных у араба Туаини, из Бейрута, ещё до войны, в 1934 году, за 34000 палестинских лир. Все тогда обрадовались удачной сделке, и никто не обратил внимание на слова Генриха Коэна из Тель–Авива: он ещё тогда, указал компаньонам, на поразительно доступную цену, за которую продавал свои земли арабский шейх. Он видел, как заблестели глаза у Туаини, араб был доволен, что провернул удачную сделку и сплавил «земли дьявола» глупым евреям. Ещё немного, и он готов был подарить их любому желающему, лишь бы не иметь проблем с тем, что никто не мог понять, со времён сотворения земли. Туаини думал: – может он совершает ошибку, продавая эти земли, ведь даже последний кузнец знает, что дамасская сталь получается только из того металла, что находят в окрестности Нагарии. Но спокойствие превыше всего. После того, как пропали сыновья его родного брата, приехавшие погостить у дяди, и он потерял половину своих слуг, разыскивая их, он решил продать эти земли. Брат обвинил Туаини в гибели своих сыновей, и на всю оставшуюся жизнь, чёрная ненависть перечеркнула их, некогда хорошие дружеские отношения, землевладельца тогда спасло то, что он был в Бейруте, на строительстве мечети, и никуда не отлучался из своего города. Он принял участие в расследовании исчезновения племянников. Оставшиеся в живых, слуги, рассказывали странные вещи: – Все исчезали на глазах, с ужасающими воплями, словно попали в зубы акулы, или в невидимую мясорубку, они таяли в воздухе. И ничто не могло заставить этих людей вернуться на место этих таинственных исчезновений. Все в скорости покинули свои жилища, зачастую оставив всё, люди продолжали пропадать, что-то убивало их, не оставляя трупов. Вскоре в Нагарии не осталось ни одного жителя. Брат не верил до последнего, с шайкой нанятых аскеров рыскал по пустой местности, говорил, что ничего не боится – он правоверный, его Аллах защищает. Пропал он, и его аскеры. Туаини хотел продать эти земли, рассорившие его со всей роднёй, и навсегда забыть про их существование.

Полковник Шифрин не был родственником российскому юмористу, он даже не относился к его соотечественникам, хотя свободно владел парочкой российских языков. По национальности Шифрин маскировался под армянина, но нас на мякине не провести, мы то точно знали кто такой этот Мойша Шифрин. Миша был главой специального подразделения в нашем регионе, родился Миша в Одессе на улице героев Крут, к героям он тоже не относился ни коим образом, разве что, по поводу этих героев, и то – в нецензурных выражениях. У Миши был самым настоящим украинский паспорт, с действующей одесской припиской, и он, едва концы с концами сводил, на американскую нищенскую зарплату специалиста пиротехника, работая в Нагарии не по профилю. Начальники все такие, любят поплакаться, прикинуться самыми бедными, обиженными. А внутри этого сопливого меланхолика сидел самый настоящий крокодил, с зубами, как у дяди Сэма и с улыбкой американской телезвезды, по образу которой слепили Кинг-Конга. Этот армянский Мишико и появился в казематах нашей тюрьмы, когда он входил в комнату, все старались улизнуть на цыпочках, не создавая излишний шум. Последним выпорхнул директор тюрьмы, я удивился, при своей излишней комплекции бегемота внутренних войск, он, оказывается, умел ещё летать, когда этого требовали обстоятельства. Мы остались один на один, с этим извергом, непонятного происхождения. Первый вопрос он задал Вилам. Это была ошибка великого и неповторимого специалиста душевной мимикрии, Вилы, как всегда, был в своём репертуаре, откровенен до предела, оттачивал свой иврит на железном терпении посетителя, не забывая показывать проволочные стяжки на своих зубах. Мишико выпил таблетку, из антидепрессантов, наверное. Так он Вилы и не смог дослушать, впервые Миша понял, что он абсолютно не знает один из государственных еврейских языков. В дальнейшем, он к нам обращался на русском, с выработанным украинским акцентом. В основном обращался ко мне, потому, что Телега, услышав слова американского начальника, впал в прострацию и находился в коматозном состоянии в течении всего разговора, в его репертуаре появилось ещё одна новая русская фраза, которую он, почему-то, выстреливал дуплетом: – Ну, поехали! Шо, дебил, вылупился? Как бройлер на Привозе? Телега, автоматом, выпал из нашего диалога, он меня после допекал, спрашивал, где эта Одесса в Америке находится и далеко ли это от Нагарии? Миша доходчиво объяснил, что для нас другого пути нет, он приехал специально к нам, чтобы вытащить хороших еврейских парней из беды. Шифрин предложил нам пятилетний контракт в спец подразделении, который, в десятки раз, перекрывает по зарплате наш предыдущий, армейский. Он обещал полную свободу действий на всей территории мира. Я вас не тороплю, даю десять минут, чтобы вы подумали, думаю времени вам будет достаточно, чтобы обсудить в своём кругу эту новость. Выбирайте: эшафот или контракт, второго случая может и не быть. Гм, трое из ларца! Я, автоматически, поправил потенциального работодателя – трое из Нагарии. Но он вышел из комнаты, не отреагировав на мои слова. Вилы все понял правильно, Телега не въехал, для него этот русский язык был хуже китайского, он так, как все – «как бройлер на Привозе». Через десять минут мы подписали новый контракт, а через полчаса были на воле. Шифрин предлагал нас подвезти, его кадиллак всегда к нашим услугам, мы, как вежливые евреи, конечно отказались. Тогда он выдал каждому по сто долларов, в счёт аванса, пообещав нас найти, когда возникнет необходимость, и скрылся в выхлопных газах своего американского автомобиля. Мы остались на площади, возле тюрьмы, единым монолитом, все были похожи на российский Лапоть с онучами. И когда, наконец, сообразили, что золотой рыбки нет, а чудо осталось, и мы абсолютно свободны, то на площади был только я и Вилы. Телега пропал, у него эйфория раньше закончилась. Вилы вспомнил, что друг, не раз в тюрьме вспоминал синагогу, говорил, что, если всё благополучно закончится он на целый день молиться пойдёт. Мы так и подумали, что Телега на свидание с богом пошёл. Да, ждите! Этого бройлера базарного мы увидели через три дня.

Часть 2

Я выходил из собственного дома и вспоминал детство, нас в Нагарии, из бывшего Советского союза было много, власти всех переселенцев поселили компактно, недалеко друг, от друга, поэтому русский язык оставался основным в нашем районе. Я и сейчас помню голоса своих соседей: – Тофик, этот русский твоих детей баранами обозвал. Тётя Сара, не дождавшись реакции мужа, прибежала жаловаться моему отцу. Отец, поправляя ремень на брюках, устроил мне вечером допрос: – Зачем вы, мой сын, соседских детей козлами назвал. – Не было такого, я Козловых не обижал. – Их мама приходила скандалить. Чей-то гундосый голос, из-за стенки подсказывал: – Не козлами, а баранами. – Ну, сын мой, что ты на это скажешь? – Не было такого, и баранами я их не называл. Они дразнили меня: – Русский, русский – рыжий и вонючий. Мне надоело, тогда я их назвал кошарной нацией. – Сын мой, ты неправильно произносишь это слово, не кошарная, а кошерная, и не нация, а еда. Папа, папа ты всё правильно понимал, и знал, что я как мог защищал себя от нападок Козловых и прочих кошарных националов. Истинные евреи не были так ядовиты, как приехавшие из государства равенства и дружбы всех народов. С лёгкостью, как они в своё время отказывались от иудейской веры в России, так же старались на земле обетованной отказаться от своих имён и фамилий, и лет через 10, случайно встретив в объявлении, что семья Коган продаёт флигель у берега Средиземного моря, никогда не подумаешь, что это, те самые Козловы с которыми ваша семья делила одну квартирную площадку. Папа к подобным вопросам относился философски: все народы этого мира произошли от Адамового семени, однако. Один Дарвин от обезьяны.

Сейчас во дворе пусто, а когда-то нас тяжело загнать в дом было. Детей тянуло в неизведанное, на окраины, в глушь. Я знал, что весь двор собирался в гроты Рош – ха – Никра, только нас русских туда не берут. К русским во дворе относили четырёх человек: меня, двух девочек со второго подъезда и Вовку-хулигана. У девочек была смешная фамилия – Шмугель, у всех русских смешные фамилии. Вовка был необрезанный, не дался провести церемониал. Укусил рабе. А меня за мой внешний вид. Тогда мы русские собрались и тайком пошли следом за ребятами всего двора. Прошло много времени, но я помню, взрослые запрещали нам ходить в Рош-ха-Никра, но запретный плод сладок. Ничего там интересного не было: горы, железная дорога и разрушенный туннель. Мы всё увидели из далека, а «козлы» из соседней квартиры в сам туннель пошли, больше я их не видел. Пол города искало пропавших детей, но не нашли. Тогда городской муниципалитет изыскал средства, чтобы оградить этот туннель. Вообще, о этом месте много нехороших слухов ходит, говорят, что и раньше здесь люди пропадали. Туннель через гору построили англичане, в далёком 1942 году, мечтали в Дамаск железную дорогу провести. Вот, как туннель построили, люди и стали временами пропадать, иногда и поезда, целыми составами, пока это кому-то наверху не надоело, и партизаны, из отрядов Хаганы, не взорвали этот туннель в 1948 году, наш городской муниципалитет, лишь завершил, начатое ещё в далёкие времена. Цель у этих двух решений была одна – не допустить, чтобы кто-то или что-то пропадало бесследно в нашем регионе. На этом мои детские воспоминания иссякли, вскоре подъехал Шифрин с обеими моими друзьями, и мы понеслись с ветерком по улицам нашего родного города в сторону Рош-ха-Никра. На старом полуразрушенном перроне, возле заросшей травой колеи, собралось много народа, Шифрин нашёл девушку в ветровке, отметил нас в списке, сказал, что эта девушка наш начальник, приказал подчиняться ей без возражений, а сейчас ждать, и быстро, ну очень быстро для армянина, дал дёру от этого перрона, видимо, в его планы не входило составить нам компанию. Девушка была занята, всё подходили и подходили новые люди, отмечались в списке, девушка руководила сборами. Наконец весь народ был на месте, и девушка подошла к нам: – Новенькие? Её идиш был бесподобен, мне кажется, что, если бы она заговорила на суахили, мы бы её всё равно бы поняли. Телега опять заморгал глазами: Ну, что? Поехали! Через пару минут и мы с Вилами последовали примеру друга, мне показалось, у меня начался нервный тик. Воздух, как-то сконцентрировался, изменив всё вокруг, и нас, и перрон, и железную дорогу. Из туннеля, выпуская большие объёмы пара, на нас надвигался паровоз, это был самый настоящий бронепоезд, которые я ещё в детстве видел в союзе, по чёрно-белому телевизору. Бронепоезд зашипел и встал. Девушка в ветровке подскочила к нам и показала вагон нашего назначения. Дисциплина была военной, не успели мы разместиться, как поезд помчался обратно, набирая скорость. Было темно, мы уже ехали часа два, а туннель всё не кончался, Телега предположил, что он проложен под Средиземным морем. Вопросы задавать было некому, наши попутчики не говорили, на знакомых нам языках. Я удивляюсь, как они по Израилю ориентировались. Девушка возникла неожиданно и угадала, возникший в моей голове вопрос. – Лапоть? Я угадала, Вас так зовут? Я молча кивнул. Искра. Меня зовут Искра, это настоящее моё имя. А, окружающих вы не можете понять, потому, что они родились и выросли за много веков, прежде чем возникло государство Израиль. Погодите, вот пересечём второй барьер, и разница в различии языков сотрётся. Я сейчас с вами говорю на тайском, вы меня понимаете? Я опять молча кивнул, было очень интересно, но ни хрена не ясно. Вила с Телегой забились в угол вагона, и я решил присоединиться к ним, временами свет всё же пробивался, значит мы были не под морем. Пока туннель не кончился, нас никто не трогал. Нам даже удалось обменяться последними новостями. Телега, оказывается, не в синагогу ходил, а вернулся в часть, по бывшему месту службы, там в его тумбочке фотография дочки осталась, а он ей дорожил. Назад через город возвращался, решил доллары поменять в банке, чтобы сократить путь пошёл дворами, и нарвался, не поверите на кого. На кенийца, на нашего сержанта. Честное слово, я его не бил, столкнулись нос к носу. Он, как узнал меня, сразу побелел, схватился за сердце и упал. Я за помощью побежал, а тут, доброжелатели со всех подворотен повылезали, пока мы с медиком добежали, они его в отбивную превратили. В Тель-Авивском госпитале произошёл небывалый случай, в одной палате, вместе со старшиной, появился белый седой негр, и оба они пострадали от русского спецназа. Если старшина помнил, как его зовут, то у сержанта была полнейшая амнезия, у него, вместе с головой и память поседела. Вилы провёл вечер в баре, а я выспался за всё время.

***

– Да, это случилось после операции Бен Ами, а может до, Искра не помнит. Маленькая девочка совсем забыла Германию, и свою старую гувернантку. Школ тогда в Израиле не было, каждый своих детей пытался выучить сам. Маме не подошёл климат, а у папы не было денег на лечение. Жили в каком-то глинобитном сарае, крытом прибрежным камышом. Искра это помнит. Этот саманный домик, всё, что осталось от бывших хозяев этой земли. А ещё, где-то была война, с продуктами и одеждой было плохо, совсем плохо. Потом умерла мама, Искра её тоже плохо помнит. Папа в Германии был начальником лаборатории, а здесь, ему с трудом, удалось устроиться на государственную службу к англичанам, обходчиком на железную дорогу. Тогда в семье появились деньги и продукты, но началась война, и папа перетащил в Израиль половину состава своей лаборатории. Многие евреи тогда покидали Германию. Искра была маленькая, ещё не совсем всё понимала, а взрослые, согласно еврейским традициям, старались уберечь девочку от грязной политики. У ребёнка должно быть детство, и все окружающие старались, чтобы детство у Искры было счастливым. Многие, из бывших сотрудников папиной лаборатории, работали на железной дороге, кто кем – кто слесарем, кто грузчиком. В этот день, в туннеле, в горе Рош-ха-Никра был аврал. Да, это было, всё же, до операции Бен Ами. В этот день пропали все, кто был привлечён к ремонту колеи. Потом был детский дом, и Искру заставили забыть немецкий язык, воспитатели учили сами и детей новому языку – ивриту. Искра не помнит, как она закончила школу, как распрощалась с детским домом. Ей помогла одна из дальних родственниц, получить деньги из фонда ООН, для детей сирот репатриантов Израиля. И Искра готова была потратить всё на поиски отца. Был 1950 год, Искра это хорошо помнит, денег для экспедиции было мало, кто-то написал статью, о пропаже рабочих в туннеле одного из городов Израиля и о маленькой девочке, оставшейся сиротой и мечтающей только об одном, чтобы найти своего отца. Получился резонанс, спонсоры сами нашли Искру, на её счёт стали приходить огромные суммы, со всего мира. Один из арабских шейхов перевёл целый миллион палестинских лир. Теперь на экспедицию денег хватило. Первая экспедиция была полувоенной, тогда весь мир был полувоенным. Всё старались сохранить в тайне, без широкого извещения публики, прошло много лет, никто не рассчитывал на положительный эффект этих поисков, скорее все хотели разобраться, почему пропали люди, и может быть удастся найти их останки, чтобы перезахоронить их на поверхности, в священной земле Израиля. Экспедиция ушла, больше никто, никогда не слышал об Искре и о её экспедиции. Искра это тоже помнит. Из всего состава экспедиции, она одна осталась в живых, благодаря своей фантазии и тому, что её вовремя нашёл человек ящер, и спас от тотального конца. Тогда Искра и узнала, что экспедиции удалось пройти первый переход, без предъявления, а человек ящер нашёл её перед входом во второй переход. Головы всех её товарищей, красовались на кольях перед входом в переход. Эффекта от предъявления никакого не было, все казнённые были чисты, это была их первая смерть, только по предъявлению, человек ящер понял, что девочка не является проводником и не представляет опасности на переходах. Искра очнулась на базе, она не помнила, как сюда попала. Зато помнила, как сражалась с Дивом и двумя Джиннами. Помнила, что было страшно. На базе было около 15 существ, они все были добрыми, но не людьми. Искра не знала на каком языке они общались между собой, но она их понимала. Это были представители тех народов, что проживали на земле, задолго до появления человечества. И все они, как Искра, были чистыми, попавшими случайно в переходы, и на всё время своего существования, оставшиеся здесь. Время в переходах для них остановилось. Опять, для Искры пошли долгие годы обучения, человек ящер, негласно готовил её. Других людей, кроме перерождённых, в переходах не было. Искра, как губка впитывала в себя всю науку, от полученных знаний зависела её жизнь, и не только. Нельзя было допустить, чтобы перерождённые, и не дай бог, проводник, проникли на базу. Искра медленно осваивала всю технологию переходов, за это время, перед её глазами произошло столько смертей, что она стала бездушней, жёстче, закалённой что ли. И когда человек ящер вычислил и обезглавил двух проводников, для дальнейшего предъявления на переходах, она восприняла это просто, без страха и брезгливости, как должное. – А кто такие перерождённые? Ящер терпеливо отвечал на вопросы девушки. Она никогда не нервировала его: – Спрашивает, значит интересуется, хочет разобраться, чтобы знать. – Перерождённые – это люди прежних реинкарнаций, погибшие во время войн, землетрясений или других бедствий, не давших созреть душе. Перерождённые – это необходимая стадия в нашем мире для перехода в следующую реинкарнацию. Говоря простым языком – хочешь возродиться вновь, ты должен пройти через перерождение. Искре не всё было понятно, но суть она улавливала. – А почему перерождённые воюют друг с другом и желают нашей смерти? Иногда ящер жалел о том, что согласился на роль учителя человека. Ей тяжело было объяснить простое, понятное всем, обычными доступными словами. Как втолковать, что философия и утверждение всех миров, в любом измерении – это борьба за своё существование, устал бороться – и ты проиграл, нет твоей нации. Ящер прошёл через это, когда их место на планете заняли великаны. Потом великанов сменили люди-собаки, люди-слоны, люди-птицы. Дольше всех, из новых хозяев земли, держались злобные и воинственные люди-лошади, они пережили богов и титанов, последние их племена растаяли во время людей. Ящеры были первыми на земле, они относились к двоякодышащим, могли жить в воде и на земле. Между пальцами рук и ног была рудиментарная перепонка, а за ушами, прикрытые кожаным клапаном, жабры. Ящер ценил юмор людей, что динозавры погибли оттого, что утонули в своих солёных слезах, затопивших всю землю морями и океанами, из– за того, что мама не дала игрушку. Ящеров нельзя было утопить, море – это их родная среда. Ещё на базе были Титаны – два существа, Искра их ещё не видела и не была с ними знакома. Ящер говорил, что Титаны живут возле вулканов, в жерлах которых постоянно варится металл. Титаны были врождённые механики, они могли создать что угодно, воплотить любую идею. – Да, вот ещё, хочешь иметь хорошее отношение с Титанами, никогда не называй их богами. Лучше не надо. Ящер помолчал, вспомнил о чём-то своём, а потом добавил: – Не советую. Это было своевременное предупреждение, у меня были слабые представления о этом периоде, который у нас предпочитали относить к древней Греции, почему – то. Пробелы в образовании, для меня что Титаны, что боги с кентаврами, были всего лишь мифами, чем-то нереальным, того, чего никогда не было и не могло быть. Хорошо, что я не высказала эту мысль вслух, Ящер, когда злился, он ничего не говорил, но становился красным, как варёный рак. У человека-ящера, что-то было от хамелеона, он менял цвет, в зависимости от настроения. При хороших, благоприятных обстоятельствах, кожа ящера была зелёной. У него не было хвоста, но всё же, ящер был похож на огромного тритона. Он ещё раз предупредил меня о мстительности Титанов, напомнив, что именно боги уничтожили племена мастеров. Ящер устал отвечать на вопросы, я чувствовала, что его утомляю своей глупостью, но ничего поделать не могла. Я уже не помню, за что мы зацепились. Это был обычный наш спор. – Но, я же живая! – Это тебе кажется, может ты умерла много веков тому назад. Я ущипнула себя и вновь почувствовала боль: – Нет. Я живая. Ящер улыбнулся: – Мы тоже, и не являемся плодом твоего воображения. Мы живые, Искра, просто находимся на поле смерти и играем по её правилам. – Скажи, а зачем всё это нужно: переходы, перерождённые, проводники, и ещё многое, что я не знаю? – Вопрос интересный! Без всего этого, земля перестанет существовать, нарушится природный обмен, она взорвётся, сначала будут землетрясения, различные катаклизмы и если мы не сможем остановить это, то земля разлетится на мелкие куски. Вселенная знает множество случаев уничтожения различных цивилизаций. Не будет перерождённых – не будет жизни, будет только смерть. Ящер ускользнул от следующих моих вопросов, дав мне возможность осмыслить полученные ответы. Этому в школе не учили, и когда от полученных знаний зависит твоя жизнь, наука усваивается быстрее и прочнее. И самое главное, чтобы твоя голова не висела на осиновом колу, не украшала какой ни будь из переходов. И если честно, не в обиду учителям и всем тем, кто составляет различные образовательные программы, если бы моя жизнь зависела от этих синусов с котангенсами, то я бы была лучшим математиком вселенной, а так, 90% мусора, которым натолкали мою голову оказалось абсолютно не нужным. Необходимо учить человека выживать в этом мире, и учить тому, чтобы он выжил в любом другом из миров. Может и правильно, человек должен быть разносторонне развит: военному нужна математика, его жизнь напрямую зависит от угломеров, от баллистики, пекарю нужны знания в химии и физике, он тоже косвенно зависим, в любой профессии, хоть что-то оказалось полезным от школьных программ, но всё равно – в них так много не нужного мусора. Я пошла изучать оружие, в оружейной был свой инструктор из людей-птиц, въедливый дед, дотошный, заставляет разбирать и собирать плазмотроны до винтиков, и вообще, любую механику. В переходах нет такого – хочу – не хочу, буду – не буду, нравится – не нравится. Нет, если вам нравится украшение из вашей головы на границе любого из переходов, то ради всех святых, никто не против, предъявление тоже весомый аргумент, без предъявления переход вас не пропустит. Здесь никто никого не принуждает изучать что-либо силой, на другой чашке весов ваша жизнь, вам дана полная свобода выбора. Искра вспомнила, как она впервые разобрала плазмотрон, а потом его не могли собрать всей базой, этот вредный дед спрятал в руках одну из важных деталей, плазмотрон после сборки не стрелял. Искра не помнит, кто вывел птицу на чистую воду, но зато его брюзжащую лекцию о внимательности при обращении с оружием, запомнила на всю жизнь.

Часть 3

– А кто такие проводники? В моём понятии: проводник – это тот, который обслуживает пассажиров: в поездах, на кораблях, в самолётах, Стюарты что ли. – Мы все пассажиры в этом мире, Искра; как хочешь их назови, но проводники, это те, кто проводит души перерождённых в проходы. Проводниками могут быть, кто нарушил законы создания – самоубийцы или существа, создавшие предпосылки к своей смерти, обладающие яркой фантазией и достаточными знаниями. Проводники, их немало среди бывших художников, писателей, поэтов. Проводником может быть любой, их тяжело вычислить. Можешь уничтожить кучу перерождённых, но, чтобы перейти в следующий переход, предъявлением может быть только голова проводника. Проводники, если их вовремя не нейтрализовать, рождают всё новые войска, которым нет ни конца не края, и плохо, если они атакуют тебя. Смерти в переходах не существует, в случае стирания в переходе, перерождённый попадает в другую жизнь, а мы, если повезёт, остаёмся. – А если не повезёт? Ящер сделал вид, что не услышал мой вопрос, задумавшись о чём-то своём. Он вспомнил, как перед тем, как попасть сюда, два его соплеменника бросились в жерло действующего вулкана. Ящеры не признавали однополой любви. Потом он вспомнил, как нашёл эту любопытную девочку перед вторым переходом, это было чудо, что она осталась жива. Девочка была без сознания, лежала и таяла на земле, от человека шёл пар. Ящер долго сомневался, кто в действительности перед ним, девочка не была похожа на перерождённую, ни на проводника. Переход не пропустил её, выстроив невидимый барьер и потребовал предъявление. Она была чиста. Проводник находился где-то рядом, во втором переходе, весь вернисаж предъявлений перед переходом был завален чистыми. – А если не повезёт, то не повезёт всем. И придётся ходить кругами, пока система не выкинет на другие переходы, где вас могут ожидать совсем другие испытания и другие правила игры. – Разве может смерть быть игрой? – А, почему нет? Русская рулетка – всего лишь игра. Я не буду называть ряд сексуальных игр, закончившихся смертью. И ящер вновь вспомнил про самоубийц из родного племени. А может это тоже была игра?

Когда эти монстры напали на экспедицию и начали отрывать головы людям, руками, Искра побежала. Она бы успела оторваться от атакующих, если бы её не заметили три огненных существа из арабских сказок. Искра почему-то точно знала, что они оттуда, только не помнила, как они называются. Они были похожи, больше на говорящие огненные шары, чем на людей. Шары догоняли, Искра чувствовала жар их дыхания, который уже обжигал спину. Девочка, за всю жизнь просмотрела два мультфильма, это когда ещё отец был живой, один из них был про снежную королеву. Искра не поверила, что её неожиданное воспоминание спасёт её жизнь. Искра превратилась в царицу ледяного замка, и холодными снежными снарядами убила обеих джиннов, а тот – толстый, испугался и убежал. А дальше Искра не помнит. Вместо ледяного дворца она оказалась на базе, среди других монстров, добрых монстров и была ещё жива, в отличии от её соплеменников.

***

– Первый проход пройден, приготовиться к отражению атаки, – грубый металлический голос паровозного ретранслятора вернул нас к действительности, свет резанул безжалостным лезвием непонятных лучей по незащищённым глазам, вызвав одновременно боль и слепоту, мы кратковременно находились ещё в туннеле, в темноте собственного сознания. После этого случая, при каждом просыпании ретранслятора, глаза у нас автоматически закрывались. В вагоне все зашевелились, у наших милых попутчиков, как камуфляж из резины, начала лопаться кожа и вырастать на руках когти, вытягиваться конечности и вместо симпатичных лиц появляться зловещие маски, а на местах лохмотьев из бывшей одежды, сшитой по заказам в лучших ателье Парижа, появляться кевларовые панцири с природным хитином. – Но, и экипировка! – выдавил из себя Телега, это были его первые слова, с момента попадания в поезд. Все эти разношерстные попутчики, превратившись в неопознанных зверей, расположились у вагонных бойниц вдоль стен, две стрекозы поднялись в воздух к турелям. Они между собой переговаривались короткими фразами, напоминающими язык приказов. Мы, абсолютно не понимали их звериный язык, болтались, как балласт в вагоне, и чтоб никому не мешать, старались в свободных бойницах увидеть, что хоть происходит вокруг нас. Почему такая нервозность. У Телеги вырвалось ещё одно чисто русское выражение: – Ни хрена себе! Тогда и мы с Вилами увидели психическую атаку, когда полки белогвардейцев, ровными шеренгами, под огнём пулемётов, во весь рост, презрев смерть, вал за валом атакуют окопы красных, из – за спины которых появились туши летающих птеродактилей, нет, я моргнул, не боевая авиация, а хищные динозавры, они из стойких российских вояк, вмиг, сделали фарш из тел. Навстречу птеродактилям из глубины белогвардейского тыла, послышался равномерный гул. – Танки, – предположил Вилы. – Нет, не танки. Над полем боя появились осы, каждая из которых весом с тонну, такие маленькие Джипы с крыльями. Птеродактили начали падать и отступать, оттягиваться вглубь обороны красных. Ретранслятор заорал: – Газы! И бойницы начали закрываться одна за одной, вагон перешёл в подводный режим, это была максимальная герметизация. Это наверно нас и спасло, всё зверьё было в противогазах, а у нас ещё не было средств персональной защиты. Опустился перископ, в бронепоезде и это было предусмотрено, на всякий случай, перископ по носу, чуть не ударил Телегу. Он сразу завис над окуляром. – Мать, твою! Я никогда не замечал у друга склонности к российскому языку, он больше любил молчать, не проявляя излишних эмоций, от его мрачного молчания, иногда даже негры белеют, а тут, наш железный рыцарь сдал, вывернул на меня окуляр перископа и побежал в угол вагона, откуда начались доноситься судорожные рефлексные звуки. Телегу рвало. Я со страхом взглянул в перископ. На горе сидело два старика, за бутылкой 777 портвейна, среди них крутилась наша женщина командир, Искра что ли, с кавказским ножиком в руках. Голова одного из стариков валялась на траве, она, наверное, ждала, когда второй закончит пить из горла, и…, я присоединился к Телеге. Ничего себе у них здесь порядки, если она так борется с пьянством, то в её присутствии и лимонад уксусом покажется. Вилы много выиграл от того, что не страдал излишним любопытством. Я, например, раньше пиво любил, а теперь, почему – то, разонравился мне его вкус. Поезд не прекращал движения не на минуту, бойницы открылись вновь, но всё пропало, не было ни белых, не красных, не ползающих, ни летающих. Все, как в немом кино, только физиономии у попутчиков остались зверские. Поезд не останавливаясь, немного притормозил, Телега выглянул в бойницу и его опять понесло в угол. Я уже был научен, только проследил, как проехали мимо шестов, с нанизанными головами этих алкоголиков. – Внимание, второй проход пройден, приготовится к прохождению третьего прохода. Звери расслабились, отошли от бойниц: кто-то пил воду, кто-то нюхал сухую кровь, говорят тонизирует, я не пробовал. Один из них, тот, который дежурил у странной пушки, подошёл к нам: – Говорил им, чтобы набирали подготовленных. А не кисейных барышень. Он покосился в сторону позеленевшего Телеги. – Не нападай на молодёжь, Верс. Забыл сам каким был? – В нашу защиту встал зверь, похожий на бронированного бобра. Я ещё по перрону его запомнил – толстый добродушный усач, в допотопных синих шароварах и в брыле. Я его тогда, за артиста принял. Мы не удивились тому, что начали понимать язык зверей, как-то, само собой получилось, как должное, что ли; мы удивились тому, что пропало косноязычие Вилы, он говорил, как прирождённый оратор. Его превращение в звериного Демосфена для нас было очередным чудом. Наши попутчики сообразили, что мы уже не немые, кое -что видели, кое – что слышали, кое – что понимаем, начался процесс нашего обучения. Для полноты восприятия урока, нам выдали по «Калашу», указали бойницы, предполагаемый сектор обстрела, и урок начался, он имел форму лекции, только тетрадь для конспекта не дали. Это был третий переход, который считался относительно безопасным, по сравнению с двумя первыми, вдруг поезд резко дёрнуло, со скрипом открылся люк между вагонами, и к нам, соблюдая все меры безопасности, ввалилось тело нашего командира. Телега скривился, и прошептал мне на ухо: – Я это животное видеть не могу. Я понял, кого он имел ввиду. Но женщина пришла не по наши души, она что-то сказала ближнему окружению, и обратно нырнула в люк. Я узнал, что за нашим вагоном находился штаб бронепоезда, видимо мадам, была не последней шестерёнкой в этом сложном механизме смерти. Телега с Вилами увлечённо слушали лекцию, а я отвлёкся, мне интересно было то, что твориться в вагоне. А в вагоне, после ухода мадам, начался шум, на зверских лицах появились черты негодования, у некоторых даже пена возле пасти, и стон – горький стон. Этот бобёр броненосец, видно, негласно, курировал нас, взял опеку над новичками: – Ребята, нам здорово не повезло! Это для вас первая экспедиция, и молите бога, чтобы она не оказалась последней. Искра, сказала: – Проход закрыт. Проводник выставил предъявление с головой чистого, он запечатал проход…, и оставил фигурку шахматного коня. Опять нарвались на гроссмейстера. Этот проводник всегда выигрывал у нас. Последний раз мы потеряли половину состава бронепоезда, он никогда не делает штучные удары, всегда у него продуманные комбинации, и всегда, выиграв сражение, он оставляет шахматную фигуру, Почерк у него такой. Прошло более двух столетий, наши аналитики, так и не смогли его вычислить, даже примет этого гения не знаем. Сколько существ уже погибло! Этот раз он пригласил нас на игру, придётся играть, всё равно круги нарезать.