Ларец
Шрифт:
– Коли не ошибаюсь, господин Михайлов?
Нелли тоже узнала уже маленького человечка-натуралиста.
– Он самый и вседушевно рад встрече в таковую минуту.
– Я вить предупреждал Вас, что сей маршрут не самый комфортный.
– Я рискнул бы назвать его вовсе некомфортным, – засмеялся ученый муж. – Придется мне, верно, взбираться самому на облучок, а уж в ближнем селе наймем кого. Нет, ну подумать, каналья тот вить не торговался! Мне б насторожиться. Верно, хотел сразу все получить.
Наконец разобрались и поехали. Нелли теперь вовсе не
Отбились они и на сей раз: на редкость петлиста оказалась в этот день проселочная дорога, и очередной поворот укрыл девочек от остальных, выведя на берег черного озерка, отчего-то не покрывшегося льдом. Здесь они и остановились переждать.
– Верно, горячие ключи тут бьют, – заявила Нелли менторски. – Таковые почитают весьма полезными для здоровья.
– Глянь лучше, ровно волокли чего-то тяжелое к этому твоему полезному озерку, – Катя указала меховой перчаткою на поврежденные сугробы меж невысоких березок. Снег по обеи стороны промятого следа зиял острыми краями, словно праздничная пасха, из которой в неаккуратной торопливости выхватили кусок.
– Ну, может, зверь какой прошел, – Нелли не слишком занимала сия загадка.
– И следов не оставил, – хмыкнула Катя. – Тут волоком что-то волокли.
– А потом на лодке уплыли? – ядовито спросила Нелли: в прудике было шагов сорок. – Все одно должны были следы остаться.
– Так нету их, гляди сама!
– Вижу, что нету, однако ж не бывает такого.
– Верно, лихие тут дела творятся, – Катя огляделась по сторонам, насколько позволял башлык.
Но также удивляло Нелли и другое: запах опасности всегда веселил ее подругу, словно зажигая особый огонек в глазах. В этот же день Катя казалась озабоченною, и только. Хотя событий вдоволь – то разбойное нападение на ученого, теперь этот непонятный след без следов.
– А с тобой что творится? – спросила она напрямик.
– Да я вишь погадала все-таки на Новый-то год, – ответила Катя невыразительным голосом.
– Да когда ж ты гадала, я тебя все время видела!
– Так это по-Парашкиному, по-деревенски, нельзя тайком погадать. Воск лить, бумагу жечь. А по-нашему, по-цыгански, довольно просто за порог одной выйти.
– По чему ж ты гадала?
– А по луне.
– На кого? – Голос Нелли слегка дрогнул.
– Так на тебя и гадала. Верней, не только на тебя, да только на тебя незнамо что вышло.
– Уж тогда расскажи.
– Надо глядеть, как по луне тень двигается. Направо – хорошо, налево – худо. Ну да неважно, много тут особиц. А с твоей тенью вот чего вышло. Вроде как задвоилась она, да все сильней. А потом вторая тень как бы из первой вышла да сама по себе стала.
– Налево хоть вышла или направо?
– Направо. И вот еще чего странно. Когда тень на луну кладешь, надобно имя назвать.
– Так и
– Да какая-то нелегкая меня попутала. Я знаешь, какое имя-то назвала? Роман.
– Сейчас я и есть Роман.
– Непонятно мне такое гадание. Ладно бы уж ничего не вышло, с чужого-то имени, а так не разбери поймешь.
– Ну, как-нибудь в сем годе да прояснится. – Нелли обернулась: их уже нагоняли. Леонтий Михайлов так смешно гляделся на облучке, что и смурное расположение Кати развеялось.
Глава VI
– Наконец-то исполняются сокровеннейшие чаянья моего сердца, – витийствовал Михайлов в постоялой избе. К великому изумлению Нелли, у содержателей оказался настоящий самовар. Чай же, добавленный какими-то незнакомыми травами, источал упоительный аромат. К чаю подали свежие баранки и даже чернослив. – Премного раченья моего приложено было к тому, чтоб сия експедиция состоялась. Ох, и медленно мелют некии жернова! Видите ль, господа, делания картографические либо выхождения руд – да, сие всем понятно. Ботаническую же науку почитают за безделку, ну и ассигнуют соответственно, то есть в наипоследний черед.
– Остается лишь пожелать исследователям ботаники всяческого богатства, – Роскоф с удовольствием добавил себе кипятку. – Дабы любознательство свое иметь возможность удовлетворять из собственного кармана.
– За пожелание благодарю, да только со мною как раз наоборот, – засмеялся Михайлов, берясь перстами за черносливину. – Обучался на медные деньги, подобно великому Ломоносову. Доводилось ли Вам слышать во Франции о сей монументальной фигуре?
– К стыду моему, на родине я науками пренебрегал изрядно, посему не ведаю, знают ли Ломоносова там. Однако ж в России о нем не узнать невозможно, вить я здесь второй год.
– Давненько ж Вы из отчих краев, – Михайлов, к неприятному удивлению Нелли, изрядно намявши ягоду, оставил ее в плошке и взял вовсе другую, кою тут же отправил в рот.
– Да, весьма, – Филипп не поддержал беседы.
– Вот, к примеру, пустяк, – Михайлов втянул носом поднимающийся над чашкою пар. – Что за трава придает неповторимость сему напитку? Похожа на мяту, но вместе с тем не мята. Чуть отдает плодом лимона.
– В этих краях сию траву называют душицею, – отвечал отец Модест, прихлебывая напиток. – Соцветья ее мелки и фиолетовы. Но латинского названья я Вам едва ли скажу.
– А есть ли оно?! – торжествующе воскликнул Михайлов, вновь принимаясь мять в чашке черносливину. Новую на сей раз. Нелли пришлось напомнить себе поговорку, что хорошее воспитание сводится не к тому, чтоб не делать невоспитанностей, но в том, чтобы не замечать, как их делают другие. Так что невоспитанна, по всему, выходила самое Нелли, поскольку даже поморщилась откровенно, когда натуралист отложил замусоленную ягоду и ухватил свежую. – Может ли быть название латинское, Ваше Преподобие, коли само растенье едва ли описано? Как, несомненно, и неизвестен науке тот лист, что Вы зовете баданом.