Ларочка
Шрифт:
Ларочка была потрясена: вместо того чтобы вытаскивать щедрые подарки из командировочного чемодана, она вела себя совершенно противоположным образом!
Школьница бросилась маме Нине сбоку на шею, чем нарушила ее равновесие на коленях:
– Что я расскажу, мамочка, что я расскажу!
– Погоди, дочка.
– Послушай, мамочка, послушай!
Чтобы не упасть на бок, придавливая говорунью, Нина Семеновна оттолкнула ее острым локтем:
– Я сказала, погоди!
Ларочка слегка опешила от этого приступа резкости. Она считала, что такого отношения никак не заслужила, она ведь хотела всего лишь рассказать…
– Не мешай, Лариса, не мешай мне!
Голос у мамы был такой, что девочка совсем растерялась. Она не отказалась от своей идеи порадовать домашних описанием удивительного события, произошедшего только что с нею, ее не так-то легко было сбить с выбранного курса, она лишь решила слегка поменять порядок радуемых.
Выскочила в упоительно затхлый полумрак коридора и взорвала его:
– Папа!
Николай Николаевич Конев сидел в комнате, называвшейся «зал». Сидел в продавленном кресле из чешского гарнитура с деревянными подлокотниками, под торшером: два опрокинутых ведерка из крашеного картона. Он был в домашних штанах, подтяжках, голова очень круто поникла и была схвачена обеими руками самым отчаянным образом.
– Папа, послушай!
Капитан не мог слушать, его расплющивало неизвестное горе, и, кажется, еще и смешанное с позором. Ларочка, конечно, не отметила про себя именно эти особенности отцовской позы, она просто удивилась тому, как он странно сидит. Может, устал?
– Папочка, я тебе сейчас что расскажу!
– Не сейчас, Ларочка, не сейчас.
– А когда? – искренне и требовательно удивилась шумная школьница.
– Не сейчас, Ларочка, не сейчас.
Дочь очень удивилась. Папа никогда ей ни в чем не отказывал. Она знала, что папа ее любит, ей было приятно знать, что он ее любит, но вместе с тем она не раз слышала от мамы, что отец у них «тряпка», он вообще не способен отказать женщине ни в чем, если она его хотя бы чуть-чуть попросит. И вот теперь папа отказывал ей.
С ума сойти!
Когда рассчитываешь на полную безотказность, то даже мягкий отказ сбивает с напора и ритма.
– Что же мне, к бабушке пойти? – вслух высказалась школьница.
В ответ на это капитан Конев только странно дернулся и еще сильнее сцепил пальцы на затылке.
Папа явно испуган. Ларочка знала, что ее папа «боевой офицер», но при этом привыкла к мысли, что его очень легко поставить на место, которое предусмотрено для него в семье. И мама, и бабушка легко проделывали эту операцию, и дочь капитана знала, что и ей по наследству перейдет это право.
Ларочка не выбежала из «зала», а вышла медленно, размышляюще, прикусив губы. И увидела в дверном проеме Викторию Владимировну, она как ни в чем не бывало гладила на веранде, расположив гладильную доску у решетчатого окна, закрытого с той стороны бесплодным виноградом. Бабушка орудовала утюгом, прицелившись глазом в его поблескивающий нос, и что-то брезгливо напевала.
Вот ей она все и расскажет, решила школьница. Правда, желание поделиться невероятным событием из своей жизни уже начало потихоньку уступать желанию разобраться в том, что происходит в семье.
Тихо выйдя на веранду, она остановилась.
Виктория Владимировна отметила ее появление периферическим зрением, но не стала уделять меньше внимания глажке. Даже поднесла ко рту утюг и плюнула ему в дно.
Ларочка молчала, обдумывая, с чего и как начать. Бабушку она не только любила, но и уважала. В свои сорок восемь лет Виктория Владимировна сохранила в себе больше женского начала, чем ее все отдающая работе и семье дочь в тридцать. Работала в парикмахерской, называла его «салоном красоты» и вела себя там верховной жрицей, хотя не считалась особо талантливым мастером ни среди коллег, ни среди клиентов. Но попробовал бы кто-нибудь ей об этом сказать в глаза.
– Ну, что, Лариса, что тебе нужно, дочка? – Ларочке нравилось, когда бабушка называла ее так.
– Ты знаешь, Вика (бабушкой Виктория Владимировна называть себя запрещала), сегодня такое случилось!
– Да знаю, знаю.
Ларочка открыла рот.
– Знаешь?
– Конечно.
Бабушка снова плюнула в утюг.
– А кто тебе сказал?
Виктория Владимировна повернулась к ней, поставив утюг на расплющенную юбку. Наклонилась к внучке, подавляя мощным черноглазым взором:
– Я вообще все знаю наперед. Ты сегодня перешла в четвертый класс, правильно?
Ларочка не успела возразить. Бабушка своей простой, однозначной правотой перебила ее столь необыкновенную историю в том тихом дворе за железной дверью.
Тут еще сзади раздался такой звук, как будто весь дом вдруг поставили на пилораму и начали распиливать. Мама пронеслась по темному коридору в «зал» и накинулась там на капитана Конева, и так на все согласного.
Виктория Владимировна прорычала несколько непонятных слов и решительно пошла вглубь дома:
– Ну хватит, хватит! Что теперь делать, надо же как-то жить.
Ларочка вздохнула. Взгляд ее упал на гладильную доску – юбка сгорит! Она схватила утюг, поставила его на специальный плоский камешек, осторожно, чтобы не обжечься. И заметила вдруг, что утюг не включен, вилка волочится по полу. Зачем же тогда бабушка на него плевала?
А из недр дома доносился звук мучительного, с закушенными рыданиями и сдавленным беспросветным воем (мама Нина) скандала, поверх которого то и дело всплывало уверенное, повелительно успокаивающее мнение бабушки: