Ласточка смерти
Шрифт:
Домработница умоляюще смотрела на меня.
— В доме кто-то, кроме тебя, был? — Я нарочито строго поглядела на нее.
Она замялась, не зная, как ответить:
— Виола была…
— С хозяйкой дома мне все ясно. А еще кто-нибудь приходил?
— Нет. — Девушка замотала головой и замахала руками.
— Хорошо. Давай теперь осмотрим дом.
— Я уже все здесь перерыла, — Вера чуть не плакала, — Гарика нигде нет.
— Ты могла что-то упустить, — сказала я как можно спокойнее. Домработница была близка к истерике. — Начнем с холла.
И
В холле искать было уже негде.
— Он не мог залезть в камин? — на всякий случай поинтересовалась я.
— Нет, камин электрический, — более спокойно произнесла Вера.
Я давно это поняла и спросила на всякий случай: мне нужно было, чтобы она немного успокоилась и начала соображать. В таком состоянии, в каком она была сейчас, думать просто невозможно.
Я для порядка осмотрела весь холл: заглянула за кадки с цветами, за кресла, под диван, — в общем, проделала обычную рутинную работу.
— А теперь пойдем, осмотрим комнаты наверху, — я стала подниматься по лестнице, — ты будешь мне помогать.
— Чем я могу вам помочь? Я ничего не умею, — сокрушенно проговорила Вера, поднимаясь за мной по лестнице.
— Почему не умеешь? — спросила я бодреньким тоном. — Ты умеешь печь пироги, а я вот — нет. — Я подкрепила свое утверждение мимикой. Это должно было подействовать на испуганную девушку, придать ей немного сил.
Она действительно стала чуть смелее и пошла вперед.
Вначале мы осмотрели детскую, где на полу еще кружился и попискивал заводной котенок. Здесь была приоткрыта рама. Ровно настолько, чтобы в нее мог пролезть подросток или худенькая девушка. Но щель находилась наверху, так что человеку было бы крайне неудобно в нее влезать. Скорее не неудобно, а даже невозможно.
Напротив рамы за стеклом росла толстая ветка, которая, по виду, могла выдержать человеческий вес. Это меня слегка насторожило. Но, внимательно осмотрев пол и ковер, я не нашла на них отпечатков ног. Потом я подошла к окну и слегка покачала раму: она оказалась очень прочной и не хотела поддаваться моим усилиям. Вылезти наружу Гарик не мог: щель находилась слишком высоко над полом, и двухлетний малыш просто не сумел бы до нее дотянуться. Потом я осмотрела кровать и уголок для игр, где заглянула буквально во все щели.
После детской мы перешли в спальни: их оказалось две. Обе богато убранные, но совершенно разные. На каждой из них лежал отпечаток личности ее обитателя. Так, спальня покойного Гончарова была темного дерева с тускло поблескивающими ручками шкафов, темным пледом в крупную неброскую клетку и письменным столом под красное дерево. В комнате Виолы бросалось в глаза обилие шелка: розовые шелковые шторы, розовое шелковое покрывало, все с оборками и рюшами, от которых рябило в глазах, и огромное зеркало от потолка до пола.
— Павел Анатольевич и Виола спали раздельно, — со вздохом прокомментировала Вера.
А вот это интересный факт! Нужно расспросить ее подробнее.
— Часто ссорились?
— Нет. Просто они любили спать поодиночке. — Девушка поняла, что сболтнула
«Теперь ее расспрашивать бесполезно. Все равно ничего не скажет», — подумала я и вышла в коридор.
После спален мы зашли в гостевую комнату, библиотеку и компьютерную, где я тоже заглянула во все углы, хотя ребенку там и так было спрятаться негде: на этих комнатах, как и на спальне Гончарова, лежал отпечаток личности банкира. Все было очень строгим, без лишних деталей и украшательства. Кабинет Павла Анатольевича оказался заперт.
— Он запер его перед самой трагедией, — пояснила Вера, — с тех пор его никто не открывал.
Я сказала «угу» и прошла дальше по коридору. В конце его оказались санузел и душевая. Голые и неуютные, они вряд ли могли привлечь внимание малыша.
— Пойдем, осмотрим первый этаж, — предложила я.
— Гарик не спускался на первый этаж, — уверенно сказала Вера, но я настаивала, и мы снова вернулись в холл.
— Давай, показывай свое хозяйство. — Я пошла в сторону кухни.
— Здесь весь вечер была я, — Веру мое вторжение раздражало, — он не мог мимо меня пройти.
— А мы сейчас это проверим. — Я оглядела кухню, заглянула под стол и вышла в узкий коридорчик, ведущий в подсобные помещения. Там было несколько дверей: одна вела в кладовую, другая — в комнату прислуги. Обе двери были заперты. Но имелась еще третья дверь в конце коридора, и она была приоткрыта.
— Это чулан, — сказала девушка.
Я вынула пистолет и отодвинула Веру назад. За дверью мог быть кто угодно, в том числе и спрятавшийся преступник. Я, конечно, сомневалась, что он проник в коттедж через окно детской, но открытая дверь меня настораживала, и я на всякий случай сняла туфли.
Подкравшись к двери с пистолетом наголо, я резко распахнула ее настежь. В комнатке было темно. Я дала домработнице знак молчать и прислушалась. Из глубины чулана доносилось урчание. Я не поняла, что это, и стала медленно красться на звук.
В глубине чулана среди разного хлама стояла большая коробка из-под акустических систем. Урчание исходило оттуда. Света в чулане не было, и мне пришлось вынуть телефон и включить фонарик. В его слабом свете я с удивлением обнаружила торчащие над коробкой кошачьи уши.
— Это что еще за явление? — не обращаясь ни к кому, проговорила я и подошла к коробке.
На ее дне лежал спящий Гарик с пальцем во рту, а рядом сидела довольная кошка и громко мурлыкала.
— Вера, иди сюда, — позвала я полушепотом.
В дверном проеме появился девичий силуэт.
— Нашлась бабушкина пропажа, — сказала ей я и освободила место у коробки.
Девушка подошла, ойкнула, хлопнула в ладоши, бережно взяла спящего ребенка на руки и понесла наверх.
— Разбойница, — сказала я кошке, пряча пистолет, вышла из чулана и нос к носу столкнулась с вошедшей Виолой. Гончарова была в вечернем туалете, она казалась возбужденной, от нее пахло дорогими духами и джином. Взглянув на меня, она стерла с лица улыбку, и ее радужное настроение переменилось.