"Ласточки" над фронтом
Шрифт:
Шли тяжелые бои за Керчь. В одну из ночей экипажи полка вылетели бомбить аэродром противника недалеко от города. Шура летела с Женей Жигуленко.
Полет осложняла разыгравшаяся непогода. Ветер безжалостно швырял легкокрылую "ласточку" из стороны в сторону. С севера наползали тяжелые плотные тучи. Шура тщательно прокладывала курс к цели. Несмотря на сложную метеообстановку и ожидание встречи с врагом - а оно всякий раз казалось страшнее самой опасности - настроение было спокойное и даже слегка приподнятое. Грели письма от родных, полученные в этот день.
Самолет точно вышел к заданному аэродрому. На земле тишина. В полной темноте молчат зенитки, почему-то не включаются
– Шура, видишь огоньки? Слева впереди мигают? - спросила Женя.
– Вижу, Женечка. Вышли точно.
– Заходим. Держись!
С приглушенным мотором экипаж подлетел к цели. Точно сброшены бомбы, вспыхнуло пламя, небо озарилось отблесками пожара. В этот миг включились прожекторы, открыли огонь зенитки и пулеметы. Опытная летчица Жигуленко, маневрируя, со снижением уходила от цели. Несколько минут, как всегда показавшихся нескончаемо долгими, машина находилась под обстрелом...
На земле Женя обняла своего штурмана:
– Саша, желаю боевого счастья.
Девушки пошли к командиру полка доложить о выполнении задания. Из доклада экипажей, прилетевших раньше, Бершанская уже знала, в какой переплет попал самолет Жигуленко - Поповой.
...Чудесное время - весна, время любви и цветов, время, когда просыпается природа, в человеке с новой силой вспыхивают мечты и желания. В эти дни кажется, что все беды и горести позади, что по плечу любые свершения, а любовь, о которой мечтаешь, которую с таким нетерпением ждешь в юности, где-то рядом... Крым расцветал, и его весенняя красота воспринималась особенно ярко, ведь это была не просто весна, а весна сорок четвертого. Советские войска одерживали одну победу за другой, и фашистам не было уже спасения ни на суше, ни на море.
Вечерами мы часто собирались у самолетов, читали стихи, мечтали.
Мы вышли из большого боя
И в полночь звездную вошли.
Сады шумели нам листвою.
И кланялися до земли.
Мы просто братски были рады,
Что вот в моей - твоя рука.
Что, многие пройдя преграды,
Ты жив и я живу пока.
И что густые кудри ветел
Опять нам дарят свой привет,
И что еще не раз на свете
Нам в бой идти за этот свет.
До конца пути было еще далеко - длинный военный год, впереди еще ждали нас испытания и потери боевых друзей, но сердцем мы уже слышали дыхание Победы.
Еще война. Но мы упрямо верим,
Что будет день - мы выпьем боль до дна.
Широкий мир нам вновь раскроет двери,
С рассветом новым встанет тишина...
В эти весенние дни Шуре выпал один из самых трудных ее полетов.
Мы летали на Булганак. Экипаж Клавы Серебряковой - Шуры Поповой, взлетев и набрав высоту, взял курс на цель. Сначала полет проходил благополучно, но над целью девушек встретил шквальный огонь, ослепительный свет прожекторов. Выйти на бомбометание никак не удавалось. Маневрируя, Клава дважды заходила на цель, но вынуждена была снова уходить...
Наконец заход удался, штурман сбрасывает бомбы.
– Есть попадание! - возбужденно кричит она. - Вижу разрывы, пожар!
В это время машину поймали прожекторы. Свет их режет глаза.
– Клава, не смотри по сторонам, только на приборы! Вправо, теперь чуть влево доверни!
Цепкие лапы вражеских прожекторов не выпускают "ласточку" из своих ледяных объятий. Слева, справа, впереди и сзади рвутся снаряды, девушки слышат свист осколков...
Вечность - четыре минуты не могли уйти от прожекторов Клава и Шура. Вырвались. Но что-то случилось с мотором. Несколько раз он останавливался, но потом начинал
Высота 600 метров. Клава перевела самолет на планирование, надеясь дотянуть до берега. А с берега красные ракеты - предупреждение о невозможности посадки. Летчица и штурман приготовились к самому худшему...
Самолет резко снижался. Девушки высматривали на земле хотя бы крошечную площадку, чтобы приземлиться. Шура, стоя в кабине, стреляла белыми ракетами - но они освещали сплошные рвы, канавы и бугры. Сделать ничего невозможно! Машина коснулась земли - раздался дикий скрежет, треск, через несколько беспорядочных скачков самолет перевернулся вверх колесами и рассыпался, превратившись в груду обломков. Счастливый конец казался невероятным, но девушки выбрались из-под обломков почти невредимыми, отделались легкими ушибами...
Штурман Александра Попова летала на Керчь, Булганак, Севастополь, в Белоруссии, Польше и Германии. Над Севастополем была ранена, пролежала четыре месяца в госпитале и снова вернулась в полк.
После окончания войны Шура демобилизовалась и продолжала учебу, поступив на второй курс геофака Харьковского государственного университета. После защиты диплома была направлена в Ессентуки. Судьба геолога Александры Семеновны Поповой навсегда связана с Кавказом, с местами, хорошо знакомыми еще с дней войны. В одном из писем ко мне Александра Семеновна пишет: "Дружба наша фронтовая - самая чистая, нежная, ничем не запятнанная, ибо она скреплена кровью боевых подруг... Эта дружба помогала, помогает нам жить в труде и сегодня. Помнишь, как я оказалась в больнице. Зная, что у меня нет родных, все боевые подруги откликнулись. Евдокия Яковлевна Рачкевич, наша мамочка - комиссар, два месяца ухаживала за мной, как за родной дочерью. А как мне помогали Саша Акимова, Катя Рябова, когда я готовилась к сдаче экзаменов в аспирантуру... А сколько писем летело во все края с просьбой помочь... В канун 20-летия Победы Жене Гламаздиной был поставлен страшный диагноз - грозила ампутация ног. И если сегодня она жива, относительно здорова и продолжает работать, то здесь снова помогла дружба боевых подруг..."
Да, так было, Саша, ты права, так будет, пока мы живы. В дни войны казалось, что главное - дожить до Победы, что после нее будет все хорошо, будут только солнечные дни. Но это только казалось. Пришли послевоенные годы, и были нехватки, и болезни, и были снова потери близких. Но никакие грозы, непогоды не могли заслонить для нас свет Победы...
Как бы трудно не было, это была мирная жизнь. А трудно бывало очень. Во время учебы в Харькове от недоедания и переутомления Шура заболела воспалением легких, которое перешло в туберкулез. Кроме учебы на ней лежал уход за больными родителями. В 1953 году умерла от инфаркта мама, через год за ней ушел отец. Шура была как тень. Потеря самых любимых, самых близких была страшным горем. Помогли друзья, товарищи по работе.
На Кавказе Александра Семеновна вела геологические работы в поисковых, разведывательных партиях. В 1960 году поступила в аспирантуру, успешно защитила кандидатскую диссертацию. Только с недавних пор Александра Семеновна не ходит в экспедиции, но по-прежнему в строю. Нелегка работа геолога - утомительные маршруты, и снег в палатках, и под дождями мокнешь, и холодные речки вброд переходишь, преодолеваешь крутые подъемы. По полгода в горах, далеко от дома.
– А я не люблю сидеть на месте, - говорит Александра Семеновна, - в горах чувствую себя свободнее, в городе мне и тесно, и непривычно... Люблю свою неженскую профессию, сколько радости, сколько красоты она подарила мне.