Ласурские призраки

Архимагистр Никорин раздраженно захлопнула книгу и бросила на стол. Воистину память народная коротка и склонна к украшательству! Вот откуда, скажите, «у волшебницы, уничтожившей огненную колдунью Герлинду, длинные черные кудри, глаза, как вишни, и яркий румянец»?.. Ники повернула магическую амальгаму, которая в перерывах между исполнением основных обязанностей была совершенно обычной, и вгляделась в свое лицо: его, по-прежнему прекрасное, без единой морщинки, обрамляли коротко стриженные, почти белые волосы. Глаза «как вишни» на деле были светло-голубыми. Казалось, они отражают внешний мир,

Тяжело вздохнув, архимагистр прошлась по своим покоям и привычно уткнулась лбом в стекло Золотой башни. Захотелось пройти его насквозь, отправившись по небесной дороге к солнцу, чей край только показался над горизонтом.

С одной стороны неплохо, что истинный облик женщины, спасшей Тикрей от бога огня Гересклета, забыли! С другой… Ники столько усилий приложила, дабы имя Ясина Зореля стерлось из народной памяти, однако неожиданно в сказках и мифах появился персонаж, описание которого почти полностью совпало с внешностью черноволосого капитана «Касатки». И теперь волшебнице было немного обидно.

Осознав это, архимагистр фыркнула, потешаясь над собой. Привычная боль, стылой ладонью коснувшаяся сердца при воспоминании о Ясине, ушла, будто испугалась.

– Брут… – позвала Никорин.

Спустя мгновение гном уже стоял позади, сойдя с портальной плитки. Он выглядел так, словно успел не только умыться, позавтракать, как и полагается уважающему себя мастеру, но и знатно поработать.

– Да, Ваше Могущество!

– Ты помнишь наш рейд по библиотекам? Сколько лет назад это было?

– Примерно, сто восемьдесят… Хотите повторить?

Перед глазами архимагистра заплясали языки пламени, пожиравшие древние свитки и рукописные книги. Время – убийца устных сказаний, но куда опаснее то, что написано! Ники желала выжечь имя Зореля из своего сердца, а вместо этого выжигала его из скрипториев и хранилищ. Имя черноволосого волшебника с глазами «как вишни» и ярким румянцем… Какая ирония судьбы в том, что сказания теперь приписывают его внешность ей!

Она дернула плечом и обернулась.

– Пока нет, Брут, но кто знает…

– Мне не нравится ваше настроение в последнее время, – гном глядел на нее, прищурив маленькие глазки, отчего они казались еще меньше, – что происходит, моя госпожа?

– Если бы я знала… – вздохнула архимагистр. – Я слышу отзвуки большой беды, Брут… Они – как шум моря, но стоит прислушаться – и они затихают. Впрочем, раньше я и этого не слышала.

– Ваша Сила растет, – Бруттобрут продолжал пристально смотреть на нее, – мы оба это знаем. Но не знаем, к чему это приведет.

– Ни к чему хорошему, – поморщилась Никорин. – В мире должно существовать равновесие, которое однажды будет нарушено из-за меня. Что тогда случится, я даже думать не хочу!

– Тогда – не будем! – решительно кивнул гном. – Что вы хотели мне поручить?

– Подбери для меня самые известные Тикрейские сказки. Хочу почитать на ночь.

– Я не ослышался? – уточнил Брут. – Сказки со всего Тикрея? Включая Крей и Лималль?

Ники посмотрела на него.

– Сделаю! – Гном удивленным не казался – давно привык к причудам своей госпожи. – Какой срок?

– Чем быстрее, тем лучше.

– Хорошо. Что-то еще?

Архимагистр снова вздохнула.

– Давай завтракать, Брут. День будет долгим…

Не открывая глаз, Вителья Таркан ан Денец слушала спокойное дыхание своего мужчины и улыбалась. Пока Яго дышал – ее мир существовал незыблемо и неизменно. Конечно, она никогда не думала об их отношениях подобными словами, но в глубине души ощущала происходящее именно так.

Осторожно, чтобы не разбудить, она сняла его руку, обвившую ее талию, и встала, зная, что ласурец все равно проснется.

– Не стой долго у окна, замерзнешь, – пробормотал Яго и повернулся на другой бок. – Возвращайся скорее!

– Я – волшебница, не замерзну… Спи! – укорила она.

– Сплю, – улыбнулся он, и от его покорности Вителье стало жарко.

Захотелось стащить с себя ночную рубашку, а с него – одеяло, обвить ласурца руками и ногами, чтобы стать на несколько мгновений единым, полным страсти существом…

Чувствуя, как предательски заполыхали щеки, волшебница все-таки пошла к окну. Поселившись в доме Ягорая рю Воронна, она каждый день наблюдала, как меняются берега реки, протекавшей под окнами. С кустов, росших на берегу, облетала листва, они утопали в снегу, сквозь который виднелись яркие ягоды, или покрывались ледяной коркой – в зависимости от того, какой ветер дул с гавани. Сейчас ветви были голыми – снег остался лежать под корнями, а почки еще не набухли. На темной, незамерзающей воде покачивались, будто рыбацкие баркасы, толстые утки, которых Матушка Ируна знатно откормила за зиму. Почему-то это каждодневное зрелище придавало Вителье сил и душевного спокойствия.

Бросив прощальный взгляд на уток, волшебница отправилась умываться.

Спускаясь к завтраку, Вита услышала, как Дробуш увлеченно декламирует Матушке Ируне результат своего ночного бдения:

С кухни тянуло запахом оладий, которые Матушка пекла почти каждое утро, втайне надеясь откормить худенькую гостью. Оладьи Вителья обожала, но упорно не толстела, хотя в еде себе не отказывала.

Ируна всхлипнула, роняя слезу в тесто: за прошедшее время поэтический талант Вырвиглота расцвел махровым цветом.

Мысленно схватившись за голову, волшебница вышла на кухню.