Латинист и его женщины
Шрифт:
Глава 80. Я ПОЧТИ ПРОТЕСТУЮ
С другой стороны: у меня всё чаще и чаще стало возникать ощущение, что я пребываю в какой-то странной ловушке, из которой нет достойного и разумного выхода. Иногда мне даже кажется, что она — паук, а я — в её паутине… И вроде бы я понимаю, что всё это эмоции и фантазии, но понимаю и другое: если я останусь в сфере влияния этой женщины, то пропаду от того, что стану таким, как она, заражусь теми же правилами жизни, по которым живёт она.
А я не хочу. Я — другой. У меня — СВОИ правила жизни!
Глава 81.
На следующий день, а именно в среду 15-го апреля 1998-го года все обитатели нашей коммунальной квартиры благополучно проснулись и отправились куда-то — каждый по своим делам: за Лёней-банкиром приехала шикарная машина и увезла его в деньгозагребальную командировку в пределах Ростовской области; Зинаидин сын Олег ушёл в школу; сама Зинаида — на свою работу (это было солидная фирма, которая ничего полезного не производила, а только покупала, продавала и перепродавала, и где она работала секретаршей у самого большого тамошнего начальника); я же отправился преподавать латынь в свой медицинский институт.
И лишь собачонок Дымок никуда не пошёл. Бедняга скучал себе и одиноко бродил по коридору и кухне, не имея возможности войти ни в одну из комнат, чтобы там сотворить что-нибудь зловредное. Дымок имел скверную привычку разрывать на части или грызть от скуки предметы по возможности важные для хозяйства и дорогие: изделия из кожи, подушки, диваны — не важно что, лишь бы только это грызлось, разрывалось и терзалось. Покидая квартиру, мы всегда принимали нужные антисобачьи меры — запирали двери всех комнат, а что не запиралось, а оставалось в коридоре или на кухне, то поднималось на недосягаемую для собак высоту или укладывалось во что-нибудь твёрдое, желательно даже металлическое.
Вот так начался этот день — как обычно. Как обычно он и продолжился. А вот закончился он… Впрочем, расскажу всё по порядку.
Вечером, после работы, я заперся в комнате, чтобы меня не беспокоили женщины и собаки. И включил компьютер. Но и моя любимая латынь и близкородственные ей италийские языки, в которых я так любил копаться, не помогали. Хотелось чего-нибудь практического, до идиотизма повседневного, а не возвышенного. Хорошо бы сейчас сходить за водой к колодцу, или нарубить дров для печки, или помочь сварливой жене постирать детские пелёнки, или сделать домашнее задание по математике с каким-нибудь своим дитём — с сыном или с дочерью…
Выключил компьютер и включил телевизор. Какой-то очень хороший мальчик лет двенадцати рассказывал о своих потрясающих способностях. Мальчик умел вышивать: машинки, домики, пейзажи — всё очень красиво, просто аж талантливо… «Какой необыкновенный мальчик, какой талантливый мальчик», — с умилением думал я, постепенно погружаясь в сон…
— А вот это я вышил салфетку с английским алфавитом, — заявил вдруг мальчик, и я тут же чуть ли не подпрыгнул.
Передо мною на экране был аккуратно вышитый ЛАТИНСКИЙ алфавит. «Какая тупость! — подумал я, с возмущением переключаясь на другой канал. — Этот добропорядочный московский мальчик думает, что латинские буквы изобретены англичанами! Может быть, он считает, что и мировую цивилизацию тоже изобрели англичане!»
Но на другом канале было ещё хуже — реклама каких-то прокладок, при которых женщина может ни о чём не беспокоиться…
На третьем по счёту канале была какая-то тысяча первая серия мексиканского фильма про любовь…
И лишь на четвёртом канале происходило нечто примечательное: там, на эстраде перед большим скопищем людей, сидел некий хмырь — весь из себя шикарный и самоуверенный и, нагловато ухмыляясь, выкладывал свои представления о жизни, отвечал на вопросы психологов и изумлённой публики. Замечу особо: с явным удовольствием. С его слов получалась такая, примерно, картина:
— Я презираю женщин и беру от них только то, что мне надо…
— В разное время у меня было семь жён, всех я их любил, но всех я их потом бросал — кого с детьми, кого без детей…
— Бывших жён, и всех своих брошенных детей — мне не жалко…
— И будущих жён и детей — тоже… — Любовниц у меня было несколько сотен и будет ещё столько же…
— Женщина — предмет пользования: попользовался и бросил, другого отношения женщина не заслуживают…
— РАЗНОобразие в любовных делах — это хорошо; ОДНОобразие в любовных делах — это плохо…
— Все женщины — проститутки. Исключений не бывает никогда. Разница между ними лишь в том, что одни умеют это скрывать, а другие — нет…
А публика в зале волнуется и негодует. Особенно женская половина.
Ведущий предоставляет кому-то микрофон, и женщины обличают, клеймят Хмыря — кто гневно, кто ехидно:
— Развратник!..
— Жёноненавистник!..
— Жалкая посредственность!..
— Я бы с таким никогда не легла в постель!..
— И я бы — тоже!
— Под покровом бравады и наглости он скрывает своё личное убожество и скудоумие!..
— Вы — как хотите, а мне его жалко. Он — несчастный человек, что-то вроде инвалида…
А с того — как с гуся вода. Ни малейших признаков обиды или раздражения. Нагловатость, лёгкость и — усталая и умудрённая жизнью улыбка.
И тут ведущий задаёт ему наивный до идиотизма вопрос:
— Но неужели же вам не встречалось в жизни ни единой порядочной женщины?
— Не встречалось.
— Но может быть, вам просто не везло, и вы своих возлюбленных искали и находили всегда в одном и том же круге женщин сомнительных, женщин определённого сорта, а к женщинам возвышенным, типа Наташи Ростовой у Льва Толстого или Маргариты у Булгакова, вы никогда и не подступались из-за того, что вас в этот круг не приглашали, или из-за вашей собственной боязни быть отвергнутым, или просто из-за невезения?
— Нет. Я вхож во все круги. И мне всегда везло. В любви я поражений не знаю. Любая женщина, если я её намечаю, рано или поздно ложится со мною в постель. Все женщины хотят меня. В том числе и те, которые сейчас в этом зале поносили меня всякими словами…
По залу проходит вопль изумления и ненависти по поводу наглости Хмыря. А тот — знай себе спокойно продолжает:
— Порядочные женщины существуют только в романах и в воображении юнцов. На деле же все женщины продажны, и бывают они трёх типов. Женщины первого типа — это те, которых можно купить прямо за деньги и прямо на месте. Или в крайнем случае — за один-два похода в ресторан…