Лав-тур на Бора-Бора
Шрифт:
– Видишь рубашку? – спросил, тяжело дыша, Василий. – Как ты думаешь, сколько еще таких на острове?
Юля взглянула на Шульмана. Свободная, расстегнутая на пузе гавайка и впрямь поражала смелостью цветового решения, остается только догадываться, где он такую приобрел. Эти сочетания кислотных цветов могло породить лишь воспаленное воображение какого-нибудь свихнувшегося кутюрье.
– Так ты его все же разглядел? – спросила она задумчиво.
– Думал, что нет, пока рубашку не увидел. Когда я вынырнул, он был уже далеко, как раз совершал резкий разворот. Единственное, что я успел заметить, это очень яркое
– Постой, тебе говорят, – ткнула Юля кулаком в лоб любимого мужа, который продолжал переть напролом, как взбесившийся носорог. – Не смей ничего говорить ему. Понял? Надо сначала подумать.
– О чем тут еще думать? – не унимался Василий.
– Зачем ему понадобилось топить тебя, вот о чем, – строго сказала супруга, придерживая его за локоть. – Сейчас успокоишься, выйдешь на улицу и поведешь всю компанию в бар. Будешь их занимать, пока я не вернусь.
– Зачем это? – подозрительно нахмурился Василий.
– Надо проверить кое-что, хочу сделать это в спокойной обстановке.
– А долго? – неохотно согласился он.
– Чем дольше, тем лучше. Хотя бы полчаса. И попробуй Шульмана напоить.
– Это вряд ли. Он никогда не напивается.
– Ну, заплати бармену, чтобы Игорю в коктейль водки побольше подливал, – рассердилась Юля. Всему его учить надо! – А теперь улыбочку, и вперед!
Глава 36
Василий проявил чудеса артистизма и радушия, уводя всю банду в сторону панорамного бара. Юлю это устраивало замечательным образом, так как первым пунктом в ее маршруте была конюшня.
Нырнув незаметно для остальной компании на боковую дорожку, она скинула неудобные, выпендрежные босоножки и бодро припустила по нагретой солнцем дорожке в сторону конюшен.
Лошади бродили внутри манежа, на ограде висели седла, проветривались потники. Ни одной живой человеческой души видно не было. Прокричав минуты три возле забора, Юля так и не смогла привлечь ничьего внимания. Откликнулась только молодая буланая кобыла. Она ходила за гостьей, тычась мордой в плечо, и явно просилась на прогулку.
– Не сейчас. – Юля ласково потрепала животное по холке. – Помоги-ка мне лучше конюха найти.
Кобыла немного обиделась, но повела ее к воротам, этакой здоровенной калитке, закрытой на щеколду. В принципе, Юле и так уже все было понятно. Любой желающий мог прийти сюда, оседлать лошадь и покинуть конюшню никем не замеченным. А потом точно так же вернуться. Но, коли уж она здесь, стоило попытать счастья. Юля со своей провожатой вошла в сумрак конюшни. Пахло свежей травой, конской упряжью и потом, вечернее солнце отбрасывало в стойла длинные рыжие тени. Конюха видно не было. Кобыла неспешно брела в самый конец просторного строения, где возвышалась гора опилок и откуда доносился явственно различимый богатырский храп.
Конюх спал. Он лежал в гамаке, натянутом в пустом стойле, одетый в одни шорты, смуглый, как все полинезийцы, с толстыми губами и широким носом. Во сне он улыбался – видно, сон был приятным, – но делать нечего, придется будить, все же этот тип находится на работе.
Юля громко кашлянула. Ничего. Потрясла его за плечо – он лишь шире улыбнулся. Издевается, что ли? Через пять минут, перепробовав все цивилизованные способы побудки, она сделала
Подойдя к конюху, кобыла нежно взяла его за ухо и пожевала. Конюх лишь отмахнулся. Тогда, встряхнув головой, словно говоря: «Вы меня вынуждаете», она заржала прямо в ухо этому соне. Конюх подскочил в гамаке, не удержал равновесия и перевернулся.
Его пробуждение обошлось Юле в десять долларов и не принесло никакого результата. Он ничего не видел, ничего не слышал, Шульмана не встречал ни сегодня, ни в другой день. Облом.
Дальше ее путь лежал на яхту.
Когда Василий уводил шульмановских постояльцев в бар, Крюгеров уже не было. Столкнуться с ними на яхте Юле не хотелось, а надо было выяснить, кто сегодня около четырех брал катер. Но, пройдя по пирсу, она пришла к еще одному неутешительному выводу. В трех шагах от яхты к причалу были привязаны штук пять одинаковых белых катеров. Любой из них мог быть использован кем угодно для наезда на Ползунова. Юля огляделась. По берегу прогуливались пары и одиночки, запоздалые путешественники спешили на лодках и катерах на ужин, между бунгало по деревянной мостовой взад и вперед двигались постояльцы, и никто не обращал внимания, что она залезает в катер. Ключ торчал в замке зажигания.
От пирса все время кто-то отходит, а кто-то, наоборот, причаливает, и никому нет до этого никакого дела. Все заняты собой. Имеет ли смысл идти на яхту выяснять, кто брал сегодня катер на «Sole mar»? Очень хотелось ответить «нет», но идти все же придется. Юля так и не знала до сих пор, чем занимался Шульман после возвращения на яхту в день убийства Ирмы и когда вернулась на судно Ирина Яковлевна.
Спрятавшись за служебным бунгало в конце пирса, она всматривалась в темные, бликующие окна палуб, пытаясь рассмотреть, нет ли там Эллы с Гансом, когда раздался телефонный звонок.
– Ну, скоро ты? – пробубнил еле слышно Василий под аккомпанемент веселых голосов и громкой зажигательной музыки.
– Скоро, потерпи. Крюгеры с вами?
– Вообще их не видел.
– Ладно, держись, скоро буду.
И тут Юлю осенило. Она снова достала мобильник.
– Тесс? Это я, Ползунова. Ты на яхте? А Крюгеры там? Нет, смотреть не надо. Лучше выйди на пирс, я тебя подожду. Есть важный разговор.
Тесс сошла с яхты легкой беззаботной походкой, не оглядываясь по сторонам, как заправский шпион. Умница. Едва она вышла из поля зрения находящихся на яхте, сразу свернула за угол.
– Добрый вечер. – Карие глаза девушки светились любопытством и, уж что греха таить, желанием заработать.
– Тесс, ты не видела, кто сегодня брал ваш катер около четырех? А может, кто-то из команды видел, как ваши гости садились в один из гостиничных катеров? Подумай хорошенько.
– Я ничего такого не видела. Но катера, по-моему, не было. Только я не знаю, когда на нем уплыли и кто. А это важно?
– Очень. – Юля достала сто долларов. – Ты можешь узнать это прямо сейчас?
– Не знаю. На борту почти никого нет. Только повар и два стюарда. Но Арман почти не выходит из кухни: завтра у мадемуазель день рождения, и он что-то затевает.