Лавина (сборник)
Шрифт:
— Возьмите даром, — взмолился Дима. — Я даром отдам.
— Не надо нам даром, — врач перестал рисовать восьмерки и поднял на Диму глаза: — Нам и даром не надо…
И вернулся Дима домой, а тигра нет.
— Не знаем, — сказали родители.
— Не знаем, — сказали соседи.
Дима
— Наверное, убежал, — сказали соседи, — в уссурийскую тайгу.
— Хищники, они неблагодарные, — сказали родители.
Дима долго не ложился спать, а когда, наконец, лег, то никак не мог заснуть. Он все время ждал, что в дверь позвонят и, когда он ее приоткроет, просунут в щель тигренка.
Дима лежал и прислушивался, глядя над собой, и в голове у него крутилась фраза из какой-то песни. Он никак не мог освободиться от этой фразы и от напряжения. Но никто к нему не пришел и тигренка не просунул. Может быть, он действительно сбежал в уссурийскую тайгу.
Прошла неделя.
Дима по-прежнему работал в неотложной помощи и уже видел в своей работе большой смысл.
И любовь по имени Ляля выходила к нему и разговаривала, потому что Дима был хоть и со странностями, но с серьезными намерениями.
И родители согласились, что лучше быть таким тюфяком, как Дима, чем таким ловким, как Замский.
И соседи стали приветливее. Люди вообще не любят, когда кто-то живет иначе, чем они.
Все шло хорошо — гораздо лучше, чем прежде. Дима поправился, и посвежел, и стал забывать о том времени, когда рядом с ним в комнате жил тигр. Но однажды, придя с ночной смены, он лег спать, и тигренок приснился ему во сне — большеголовый, с зелеными глазами, зрачки вертикальной черточкой. Вокруг черного кожаного носа расходились черные круги, а уши торчали на голове, как два равнобедренных треугольника.
Дима проснулся. Голова гудела, и было такое чувство, будто он наелся ваты. Стояли сумерки, и он никак не мог понять — утро сейчас или вечер. Потом, догадавшись по некоторым приметам, что вечер, оделся и вышел на улицу.
Дима зашел в пельменную и неожиданно для самого себя напился.
Если ему было хорошо, то от выпитого становилось еще лучше. А если плохо, то еще хуже. Сейчас ему стало хуже, и он понял, что, значит, до этого ему было плохо.
Дима хмуро глядел в мраморный столик и слушал своих старых знакомых Охрименку и другого, в плоской кепочке. И у Димы было впечатление, что с того раза, как он их здесь встретил два месяца назад, эти люди отсюда не выходили.
— Ну что, прислал тебе Филиппов письмо? — спросил Дима у Охрименки.
— Нет, еще не прислал. А ты достал себе тигра? — спросил Охрименкоу Димы.
Дима поглядел на него и вдруг задумался: если он сознается сейчас в том, что мечта сбежала сама, ему, кроме как на себя, не на кого будет пожаловаться. И вообще он окажется неинтересным человеком, безо всякой мечты.
— Я не вовремя родился, — сказал Дима и сложил пальцы так, будто собирался молиться. — Лишний человек. Трагическая личность. Вот Энгельс сказал: «Что такое трагедия? — Столкновение желания с невозможностью осуществления».
Безызвестному Охрименке стало жалко Диму, но он ничего не сказал. Он сам находился в таком же положении.