Лавина (сборник)
Шрифт:
«Фейерверк в ночном небе…» Это была новая точка зрения. Надька привыкла к тому, что все ее клянут и критикуют: так нельзя, так плохо… А оказывается, все можно и все хорошо. Она права одним фактом своего существования. Она — есть, и этого достаточно.
В Надькиной груди зажглась ответная теплота. Она смотрела на губернатора, и он показался ей красивым со своей чистой смуглой лысиной, чистыми и крепкими зубами. От него исходила мужская сила.
—
— А как же дети?
— Дети в своей комнате, мы — в своей.
— Я не могу…
— Не поняла.
— Я останусь только в том случае, если я на тебе женюсь. Тогда детям будет понятно — почему я здесь сплю.
— Ну так женись, — просто сказала Надька.
— А ты пойдешь?
— Пойду.
— А зачем это тебе? Ты молодая, а мне пятьдесят.
— Я всегда мечтала выйти замуж за Аристотеля Онассиса. Ты на него похож.
— Такой же маленький и лысый?
— Когда ты становишься на свой кошелек, ты самый высокий.
— Меняешь молодость на деньги?
— Нет. Меняю молодость на силу.
Иван Шубин поверил. Ему хотелось верить, и он поверил. Он никогда не чувствовал своего возраста, он только знал, что ему — пятьдесят. Но эта цифра не имела к нему никакого отношения.
— Останься, — попросила Надька.
— Нет. Я не могу на цыпочках, утром, как вор… Я мужик деревенский, простой. Мне гордость не позволяет.
— Странно…
Андрей уходил именно на цыпочках, именно как вор.
Надька забыла, что бывает по-другому.
Губернатор спустился на лифте. Консьерж посмотрел на него, в глазах стояло много чего. «Верный бериевец», — подумал Иван. Хотя для бериевца консьерж был молод. То поколение вымерло.
Губернатор вышел из подъезда.
Шофер тихо тронул машину.
— Я женюсь, — сказал Иван. Он доверял своему шоферу.
Шофер приподнял брови.
— Потому что если не сейчас, то когда? — спросил Иван.
Это был риторический вопрос, который не требовал ответа.
— А вы ее знаете? — поинтересовался шофер. Это был вопрос-предостережение.
— Я ее чувствую, — ответил Иван.
Чувство важнее знания.
Губернатор ушел. Надька позвонила Ксении.
— У меня новость, — сказала Надька.
— Ты беременна? — испугалась Ксения.
— Губернатор Шубин сделал мне предложение.
— Этого не может быть, — не поверила Ксения.
— Иван Савельевич сделал мне предложение, и я приняла.
Ксения долго молчала. Потом спросила:
— А что он в тебе нашел?
— Меня, — сказала Надька. — И себя.
Положила трубку и тут же набрала Нэлю.
— Я выхожу замуж, — сообщила Надька.
— Ты уже говорила.
— Не за Андрея. За губернатора Шубина.
— А где ты его взяла? — не поняла Нэля.
— Бог послал.
— На дом?
— Нет. До востребования.
— Когда?
— Вчера.
— И уже замуж?
— Когда СКЛАДЫВАЕТСЯ, то складывается сразу. Или никогда.
Нэля замолчала, как провалилась.
Похоже, что Надька права. Корявая Фрида прочно сидела в своей супружеской нише, и выковырять ее оттуда было невозможно. Да никто и не пытался.
Следующий звонок был Нине.
— Я выхожу замуж. За Онассиса.
— За грека? — удивилась Нина.
— За русского. У русских тоже есть Онассисы.
— А как же Андрей? — не поняла Нина. — Была такая любовь…
— Любовь бывает долгою, а жизнь еще длинней…
— Это слова из песни, — заметила Нина.
В Москву пришла поздняя осень. То подмерзало, то таяло. Губернатор предложил съездить в теплые края.
Чистое море плескало у ног. Надька сказала:
— Хорошо бы здесь иметь свой домик…
И домик у моря возник. Просто сказка о рыбаке и рыбке. Для этого понадобился один телефонный звонок губернатора. И закрутились адвокаты, нотариусы. Завелась налаженная машина. Надька ни во что не вникала. И вот это поразило больше всего: не надо вникать, брать в голову, напрягаться, доставать деньги, унижаться, харкать печенью… Можно просто стоять на берегу, втирать в кожу морковный лосьон. Каротин полезен для кожи.
Единственно неприятным оказался момент: ее укусила в грудь какая-то сволочь, грудь раздулась, как дирижабль. И второе: она называла Ивана Андреем. Значит, Андрей сидел в подсознании. И в сознании.
Когда вернулись, стало ясно, что квартира мала. Дети клубились во всех комнатах и были всегда.
Губернатор купил соседнюю квартиру. Соседи упирались, но губернатор предложим им условия, от которых они не смогли отказаться. И опять ходили какие-то люди, договаривались, оформляли, рабочие прорубали стену. Дети топотали в соседней квартире, как кони.
— А где мой папа? — спрашивал Лука.
— Он уехал, — отвечала Надька.
Но на самом деле уехала она. Отъехала от прежней жизни.