Лавондисс

Холдсток Роберт

— Мой дедушка говорил что-то похожее, — прошептала Таллис.

— Вот видишь. Мудрый человек...

— Но ты потерял свое детство, — сказала Таллис. — Оно никогда не вернется.

Мистер Уильямс встал и прошелся вокруг упавших камней, ногами раздвигая траву, чтобы увидеть знаки огама.

— Я в это не верю, — наконец сказал он. — Я хочу сказать в то, что оно потеряно. Да, иногда мне трудно вспомнить события детства. Конечно. Но ребенок еще живет во взрослом человеке, даже в таком старом, как я. — Он подмигнул Таллис. — Он всегда здесь, ходит и бегает в тенях более высоких и более молодых умов. И более

мудрых.

— Ты его чувствуешь?

— Разумеется.

Таллис уставилась в небо, думая об одной из своих масок: Синисало, увидеть ребенка в земле. Она поражалась этой маске еще тогда, когда делала ее. Что за ребенка можно там увидеть?

Сейчас она начала понимать. Земля, она старая, но она помнит свою юность, и все еще можно увидеть ее невинность. Да: когда она вырастет, Синисало поможет ей увидеть тень ребенка, то есть тень ее самой.

День начал угасать, слишком быстро; на церкви Теневого Холма зазвонил колокол, призывая к вечерней молитве. Таллис вернулась домой, а мистер Уильямс отправился в особняк.

— Завтра я хочу услышать настоящую историю, — напоследок сказал он ей. — Ты мне пообещала. Не забудь!

Таллис с любовью посмотрела на большого человека. Завтра я сделаю больше. Я не только расскажу тебе историю, я покажу тебе место, в которое отправился Гарри. И ты поймешь. Я точно знаю, что поймешь.

На следующий день Таллис, верная своему молчаливому обещанию, привела мистера Уильямса в узкий проход между сараями. Он осторожно пробирался между зарослями крапивы и все время тревожно оглядывался, не понимая, куда они идут. Наконец они добрались до расчищенного места около окна теплицы, и он с облегчением уселся на землю среди ужасных идолов и странных символов, нарисованных цветным мелком.

— Ты сделала их всех? — спросил мистер Уильямс. Девочка кивнула, ее глаза сверкнули.

Они просидели около получаса. Мистер Уильямс слегка нервничал, и Таллис начала спрашивать себя, откроются ли ворота в зимний мир в присутствии кого-нибудь другого.

Но как только она решила прекратить ожидание, ее щеки коснулась снежинка, резко похолодало и пахнуло морозным воздухом.

— Сюда, — тихо сказала она, подобралась к темному стеклу и встала на колени.

И очень скоро она услышала ветер, воющий в Старом Запретном Месте. Там разыгралась настоящая буря, ледяной ветер обрушился на горную тропинку. Камни стучали, как если бы кто-то двигал их, полотно хлопало, наверно полотно палаток, поставленных в этой части скрытого мира.

— Ты слышишь меня? — спросила она. Ледяные иглы впивались в кожу, она смахивала их, и они таяли между пальцами; мистер Уильямс глядел на нее, нахмурясь. Она наклонилась поближе к щели между мирами, всматриваясь в серые вихри крутящегося снега. Лошадь заржала и попыталась сорваться с привязи, ее сбруя звякала. Женщина пела на незнакомом языке; кто-то размеренно бил по чему-то деревянному, как будто играл на барабане.

— Ты слышишь меня? — опять позвала Таллис.

Она вспомнила, как Гарри звал ее. Я потерял тебя, а сейчас я потерял все.

— Гарри? — крикнула она, заставив вздрогнуть мистера Уильямса. Но она понимала, что зря надеется и,

скорее всего, никогда больше не услышит голос Гарри.

Кто-то подошел к дыре, через которую Таллис глядела в серую круговерть. Она увидела движение, почувствовала запах пота. Темная тень, которая уставилась на летний мир Таллис.

— Кто ты? — прошептала девочка.

Голос протараторил нечто невразумительное. Таллис сообразила, что это ребенок. Мгновением позже тень исчезла, летящий снег приглушил ее плач.

Таллис опять уселась прямо, потом повернулась и посмотрела на мистера Уильямса.

Тот настороженно взглянул на нее, потом перевел взгляд на теплицу:

— С кем ты говорила?

Таллис встревожилась.

— Ты слышал слова ребенка?

Мистер Уильямс нахмурился и покачал головой. Таллис указала на тающую щель.

— Но ты видишь? Ты видишь щель?

Он послушно посмотрел туда, куда указывал палец девочки, и признался, что видит только стекло. Таллис едва не запаниковала. Однако тогда, много лет назад, Кости почувствовал запах дыма. Значит другие тоже могут ощущать Иноземье. Быть может дело в том что мистер Уильямс, не уроженец этой местности. И кости Уильямсов, в отличии от Кости, не лежат под зеленым дерном?

На ее руку упала снежинка. Она протянула ее старику.

— Снег, — сказала она. Мистер Уильямс коснулся мокрого пятна пальцем и удивленно посмотрел на нее:

— Бог мой. Мне кажется, что я чувствую в воздухе зиму.

— Наконец-то! — обрадовалась Таллис. — Наконец-то ты почувствовал его... почувствовал другой мир. Там Гарри, он в ловушке. Однажды он позвал меня. Я собираюсь идти туда, помочь ему.

— Каким образом?

— Через Райхоупский лес. Он... ну, в нем есть что-то неестественное. Как только я найду дорогу в него, я смогу исследовать его.

Они вышли из прохода и медленно пошли к Ручью Охотника.

— Снежинки, — прошептал мистер Уильямс, и Таллис посмотрела на свою ладонь, все еще холодную от их тихого прикосновения.

— Из ужасного места, — сказала она, и старик посмотрел на нее.

— Ты все еще не знаешь тайное имя этого места?

— Да, не знаю, — призналась Таллис, — и, быть может, не узнаю никогда. Тайные имена очень трудно найти.

Они прошли через перелаз и шли по сверкающим лугам.

— И ты не знаешь даже обычное имя?

— И, быть может, не узнаю никогда, — повторила Таллис. — И обычные имена могут быть трудными. Мне нужно найти кого-то, кто был там или слышал имя.

— То есть, — сказал старик, — если я правильно понял, тебе осталось только найти твое личное имя для этого странного мира.

— Мое личное имя, — согласилась Таллис.

— Старое Запретное Место, — прошептал мистер Уильямс, и Таллис шикнула на него, заставив замолчать.

Он вспомнил, что нельзя называть это имя больше трех раз в день — приведет к несчастью! — а он уже использовал лимит во время разговора в проходе. И он никак не мог разобраться в «правилах имен». Некоторые вещи имели три имени, другие только два. Иногда личные имена Таллис совпадали с обычными, и их можно было повторять сколько угодно, а иногда они были очень личными и чуть ли не табуированными. И, с иронией подумал он, эти правила игры в имена не очень-то соблюдаются...