Лавровый венок я отправил на суп…

Губерман Игорь Миронович

* * *

Стихи мои в забвении утонут,хоть вовсе их пишу не для того,но если никого они не тронут,то жалко не меня, а никого.

* * *

Я трубку набиваю табаком.Как тягостны часы в ползущем дне!Никак я не почувствую, по комзвонит сегодня колокол во мне.

* * *

В безумных лет летящей чередедух тяжко без общенья голодает;поэту надо жить в своей

среде:он ей питается, она его съедает.

* * *

На тихих могилах – две цифры у всех,а жизнь – между ними в полоске.И вечная память. И шумный успех.И мнимореальные доски.

* * *

К чужой судьбе, к чужой мольбекто не склонял свой слух,тот будет сам пенять себе,что был так долго глух.

* * *

Нас будто громом поражает,когда девица (в косах бантики),играя в куклы (или в фантики),полна смиренья (и романтики),внезапно пухнет и рожает.Чем это нас так раздражает?

* * *

Конечно, я пришел в себя потом,но стало мне вдруг странно в эту осень,что грею так бестрепетно свой домя трупами берез, осин и сосен.

* * *

От точки зрения смотрящегоего зависит благодать,и вправе он орла парящегожуком навозным увидать.Но жаль беднягу.

* * *

Давно заметил я: сияниеталанта, моря, мысли, света —в нас вызывает с ним слияние,и мы в себе уносим это.

* * *

Время поворачивая вспять,как это смешно – не замечая,тянемся заваривать опятьгущу из-под выпитого чая.А близость с тем, а нежность к тойдавно мертвы,и память стала – как настойразрыв-травы.

* * *

Вновь себя рассматривал подробно:выщипали годы мои перья;сестрам милосердия подобно,брат благоразумия теперь я.

* * *

То утро помню хорошо:среди травы, еще росистой,тропой утоптанной российскойя меж овчарок в лагерь шел.

* * *

Порою поступаю так постыдно,как будто не в своем слегка уме;наследственные корни, очевидно,воюют меж собой в душевной тьме.

* * *

Всегда, мой друг, наказывали нас,карая лютой стужей ледяной;когда-то, правда, ссылкой был Кавказ,но там тогда стреляли, милый мой.

* * *

Эта мысль давно меня терзает,учит ее в школе пятый класс:в мире ничего не исчезает;кроме нас, ребята, кроме нас.

* * *

Крушу я ломом грунт упорный,и он покорствует удару,а под ногтями траур черный —по моему иному дару.

* * *

Любовь и пьянство – нет примератесней их близости на свете;ругает Бахуса Венера,но от него у ней и дети.

* * *

Есть кого мне при встрече обнять;сядем пить и, пока не остыли,столько глупостей скажем опять,сколько капель надежды в бутыли.

* * *

Свободы лишь коснуться стоит нам,я часто это видел на веку:помазанный свободой по губамуже стремится к полному глотку.

* * *

И не спит она ночами,и отчаян взгляд печальный,утолит ее печаликто-нибудь совсем случайный.

* * *

В жизни этой, суетной и краткой(так ли это, кажется ли мне),вижу я то мельком, то украдкойявное вмешательство извне.Но чье – не знаю.

* * *

Что сложилось не так,не изменишь никаки назад не воротишь уже,только жалко, что такбыл ты зелен, дурак,а фортуна была в неглиже.

* * *

Не чаши страданий, а чашкихватает порой для лечения,чтоб вовсе исчезли замашкилюбые искать приключения.

* * *

Пою как слышу. А традиции,каноны, рамки и тенденция —мне это позже пригодится,когда наступит импотенция.

* * *

Если так охота врать,что никак не выстоять,я пишу вранье в тетрадькак дневник и исповедь.

* * *

Окунулся я в утехи гастрономии,посвятил себя семейному гнезду,ибо, слабо разбираясь в астрономии,проморгал свою счастливую звезду.

* * *

Великие событья – тень назадбросают очертаньями своими,но наши аккуратные глазане видят нежелаемое ими.

* * *

Нет, я в рабах не долго хаживал,я только пять прибавлю скудныхв те миллионы лет подсудных,Россией съеденные заживо.

* * *

Поверь мне, грустный мой приятель,твои терзания напрасны:на Солнце тоже много пятен,но и они на нем прекрасны.