Лайла. Исследование морали
Шрифт:
— Скажите, — спросил он, — вы действительно искренне полагаете, что у Лайлы Блюит есть качество?
Писатель надолго задумался. «Да», — ответил он.
— Так почему бы вам тогда не попытаться объяснить нам, из каких таких соображений вы считаете, что у Лайлы есть качество. Можете ли вы сделать это?
— Да нет, вряд ли.
— А почему же?
— Это слишком трудно.
Райгел не рассчитывал на такой ответ. Он решил, что пора с этим кончать и ехать дальше. "Что ж, — примирительно закончил он, — возможно я чего-то и недопонимаю".
— Да, пожалуй, — согласился
Он выглядит нездоровым. Он уже долгое время плывет совсем один. Райгел снова глянул на часы. Пора двигаться. "И позвольте мне сказать вам на прощанье, — завершил он, — надеюсь вы не воспримете это как личное оскорбление, а просто как пищу к размышлению: вчера вечером и даже в Осуиго я заметил, что вы один из самых замкнутых людей, какие мне только встречались. Вы пожалуй и останетесь таким навсегда, если только не найдете возможность понять и вовлечь себя в ценности окружающего вас общества. С людьми надо считаться. Вам следует понять это.
— Да я понимаю…, — начал было писатель, но Райгелу стало ясно, что это не так.
— Пора ехать, — обратился он к Капелле и поднялся из-за стола. Он пошел к стойке, заплатил по счету и вернулся к писателю уже у дверей.
— Удивительно, что вы выслушали меня вот так вот, — заметил Райгел, когда они шли к своим яхтам в доке. — Я даже и не думал, что вы способны на это.
Когда суда появились в поле зрения, они увидели, что Лайла стоит на борту его яхты. Она помахала им. Все помахали ей в ответ.
7
В Кингстоне судно Федра было домом на приколе, из которого док и гавань смотрелись как соседская округа. А здесь, на широкой реке, все это «соседство» пропало, и дом под палубой был лишь складским помещением, где главной заботой было, чтобы вещи не сыпались и не валились, когда судно раскачивается ветром. Теперь же на палубе он обращал свое внимание на форму паруса и направление ветра, на течение реки и на карту, сложенную так, чтобы видны были все приметные знаки и дневные бакены, последовательность красных и зеленых буёв, указывающих путь к океану. Река была коричневой от ила, на ней было много мусора, но ничего такого, чего нельзя было бы избежать. Дул приятный попутный ветерок, но временами он бил порывами и менял направление, возможно потому что долина реки была извилистой.
Он был удручен. Этот Райгел действительно достал его. Когда-нибудь кожа у него возможно станет достаточно толстой, и его не будут беспокоить такие вещи, но до этого еще далеко. У него как-то сложилось впечатление, что на лодке можно получить уединение, мир и покой, и мысли будут течь свободно и тихо без внешнего вмешательства. Однако так не вышло. Корабль в плаванье означает одну опасность за другой, и совсем не остается времени на то, чтобы думать о чем-либо, кроме его потребностей. А стоящее у причала судно неотвратимо тянет к себе любого настроенного поболтать прохожего.
Он уже было махнул на это рукой, и когдавстретил Райгела, то посчитал его за одного из сотен людей, с которыми приходится сталкиваться в плаванье, и которых больше никогда не встретишь. Лайла тоже была из этого класса… многое можно рассказывать о такой бродячей жизни, и никогда
Больше всего его угнетало то, как глупо он подставился под нападки Райгела. И на завтрак его, возможно, пригласили затем, чтобы прочитать вот такую проповедь. Теперь он целыми днями будет переживать по поводу сказанного, будет обдумывать каждое слово, придумывать отличные ответы, которые можно было дать в то время.
Навстречу ему двигался небольшой пароходик. Когда они разминулись, рулевой помахал ему из кабины, и Федр помахал ему в ответ.
Погода оказалась лучше, чем он предполагал. Вчерашний северный ветер утихал и возможно появится теплый юго-западный, что означает несколько дней хорошей погоды. Река здесь была широкой и почти весь день он будет плыть по течению. Все предвещало приятный день, если бы только не та сцена поутру.
У него осталось чувство огромного смятения и усталости, нечто вроде "надо начинать все сначала", "надо вернуться назад", в то время, как все казалось бы идет хорошо и беспокоиться не о чем. Ему даже не хотелось думать об этом.
Таких людей как Райгел, создающих проблемы, кругом полным-полно, подумал он, но хуже всего из них те, которые стремятся представиться моралистами. Бесплатными моралистами. Всегда готовы давать советы другим без каких-либо издержек для себя. В этом также есть некоторый эгоизм. Они пользуются моралью для того, чтобы другие почувствовали себя ущемленными, и от этого они сами выглядят лучше. И при этом не важно, каков моральный кодекс: религиозный, политический, расистский, капиталистический, феминистский, хиппи, — все они одинаковы. Кодексы могут меняться, а вредность и эгоизм остаются теми же.
Трудность же состояла в том, что просто вредностью нельзя было полностью объяснить то, что произошло сегодня утром. Тут было нечто другое. С чего бы это вдруг Райгел в такую рань стал так яростно говорить о морали? Тут что-то явно было не так… И к тому же для юриста-яхтсмена. По крайней мере не в наш век. Возможно так говаривал какой-нибудь дьячок году эдак в 1880, но ведь не теперь же. Все, что Райгел говорил о святой обязанности, о доме и семье, все это исчезло пятьдесят лет тому назад. И Райгел сердился вовсе не из-за этого. Ведь нет никакого смысла в том, чтобы читать проповеди о морали… в восемь утра… во время отпуска… Боже ты мой.
Ведь сегодня даже и не воскресенье.
Весьма странно…
Он сердит на что-то другое. Он пытался поймать Федра в старую ловушку сексуальной морали. Если бы Федр ответил, что Лайла обладает Качеством, то это значило бы, что секс — это Качество, что неверно. А если бы он ответил, что у Лайлы нет Качества, то последовал бы вопрос: "А зачем же ты тогда спал с ней?" И в этом должна была состоять древнейшая в мире ловушка греха. Если ты не ухаживаешь за Лайлой, то ты просто какой-то чопорный старый пуританин. Если же ухаживаешь, то тогда ты старый грязный развратник. Как бы ты не поступил, ты виноват, и тебе следует стыдиться. И эта ловушка существует по крайней мере со времен Эдемского сада.