Лазарус
Шрифт:
Но не оргазма.
Потому что он не собирался позволить мне получить его.
Пока.
Его язык покинул меня, когда он поцеловал мой живот и направился к моей груди. Его губы втянули один из моих затвердевших пиков в его теплые глубины, в то время как его пальцы ускорили темп своих толчков, когда он намекал на то, что я просто знала, что он не собирался давать мне, пока не погрузится глубоко в меня.
Он двинулся по моей груди, долгое время мучая другой сосок, прежде чем пробежался поцелуями по моей шее, затем провел языком по краю мочки уха,
Затем его пальцы медленно выскользнули из меня, и это отсутствие заставило меня почувствовать себя опустошённой, когда он приподнялся на колени и стянул футболку.
Я была уверена, что никогда не привыкну видеть его таким — голым, красивым и ущербным. Он был мускулистым, конечно. Но в отличие от бесчисленных фотографий обнаженных мужчин в фитнес-журналах и тел в спортзале или на пляжах, все одинаковые, красивые, он сохранял свою уникальность в своей коже, в своих шрамах, в безупречных несовершенствах, которые делали его тем, кем он был.
Его рука скользнула за спину, вытаскивая потертый коричневый кожаный бумажник, весь мятый и гибкий на вид, вытаскивая презерватив и кладя его на край кровати, прежде чем бросить бумажник и потянуться к пуговице и молнии.
Однако его руки замерли еще до того, как молния была расстегнута наполовину.
— Потрогай свою киску для меня, — его голос был низким, глубоким, грубым рокотом, который прошел через мои внутренности, заставляя меня задрожать от возбуждения.
Я бы никогда не назвала себя ханжой, но мастурбация всегда, в прошлом, была личным делом, чем-то, что мне было неловко делать в присутствии партнера, не говоря уже о том, чтобы интимно наблюдать.
Но это был Лазарус.
И он говорил таким голосом с таким выражением в глазах после того, как был таким… хорошим, таким понимающим, таким совершенным.
Моя рука, даже не колеблясь, скользнула вниз по животу и между ног, надавливая на мой клитор, и прикосновение к чрезмерно чувствительной точке заставило все мое тело содрогнуться.
— Блядь, это сексуально, — прорычал он, наконец расстегивая штаны и стягивая их вместе с боксерами вниз одним быстрым движением.
Моя плоть сжалась так сильно, что это был практически оргазм, когда он наклонился, взял свой толстый член в руку и начал поглаживать его, наблюдая за мной.
Осмелев, мои пальцы соскользнули с клитора и вжались внутрь.
А Лазарус, ну, он, черт возьми, зарычал.
Он выпустил свой член, схватил презерватив и быстро защитил нас.
Его тело прижалось к моему, одна рука потянулась вниз, чтобы оторвать мою руку от клитора и прижать ее над моей головой, когда он вошел в меня.
И прежде чем мой разум смог даже осознать ошеломляющее удовольствие от этого, все, что я могла чувствовать и думать, было что это правильно. Было так, так хорошо чувствовать его внутри себя.
Он слегка вышел и вошел снова, и больше не было никаких мыслей — только ощущение его тела, двигающегося внутри
— Быстрее, — простонала я, мои руки впились в его спину, когда мои ноги сомкнулись на его бедрах, мой таз прижался к его — требуя сильнее, быстрее, нуждаясь в освобождении, как я нуждалась в следующем вдохе.
— Нет, — прошептал его голос мне на ухо, посылая дрожь по моему телу. — Медленно и сладко, — настаивал он, снова вжимаясь в меня — глубже, наши тела были так близко, как только было возможно.
И я распалась на части.
Оргазм был таким, какого я никогда раньше не испытывала, одна глубокая, мощная пульсация, которая, казалось, охватила все мое тело, заставив мое зрение на секунду потемнеть, мои уши оглохнуть, а воздух сжаться в груди.
Но затем пульсация стала меньше, дыхание вернулось ко мне, и я выкрикнула его имя, уткнувшись лицом в его шею, потому что слезы не только угрожали, но и действительно пролились.
Лазарус вошел глубоко и кончил с моим именем на губах, его тело резко дернулось, а затем обмякло надо мной, когда он уперся лбом в матрас и попытался взять под контроль свое дыхание, когда мое измученное тело начало неудержимо дрожать от толчков.
Я попыталась держаться крепче, чтобы предотвратить это, но Лазарус вырвался из моих объятий и прижался, чтобы посмотреть на меня сверху вниз, на его губах появилась легкая улыбка, пока он не увидел слезы, отчего его глаза снова стали нежными и теплыми.
— Милая, — его голос был тихим, когда он наклонился и поцеловал одну из струек слез, затем переместился, чтобы завладеть моими губами, пока толчки не утихли и слезы не перестали течь. — Я же говорил тебе, — сказал он странно, и я почувствовала, как мои брови слегка сдвинулись.
— Говорил мне что?
— Медленно и сладко, — сказал он, моя улыбка вернулась, и это было прямо тогда, прямо в ту секунду, он все еще был внутри меня, его глаза смотрели на меня сверху вниз и видели только хорошее, его улыбка была такой теплой, как будто он стоял на солнце после долгой, холодной зимы, именно тогда я поняла.
Я не падала.
Я упала.
Глубоко.
Жестко.
Я так глубоко погрязла, что я не видела выхода.
И даже если бы я могла, в глубине души я знала, что не хотела бы этого.
Может быть, я не чувствовала, что заслуживаю его.
Может быть, я никогда этого не заслужу.
Но я не собиралась бороться с этим, подвергать сомнению.
Я собиралась впустить его.
Полностью.
Я собиралась полюбить его.
— Ты должна отпустить меня, милая, — пробормотал он долгую минуту спустя, отодвигаясь так, что оказался на расстоянии вытянутой руки, прохладный воздух омывал мое разгоряченное тело и вызывал у меня сильную дрожь. — Я вернусь, чтобы согреть тебя, — пообещал он, выскальзывая из меня и запечатлевая поцелуй, прежде чем полностью покинуть меня и направиться в коридор к моей ванной.