Лазарус
Шрифт:
— Это долгая история.
— На случай, если эта часть еще не прояснилась, это наша с тобой проблема. Это не какая-то интрижка, не какое-то краткосрочное увлечение. Я в этом увяз. Итак, поскольку, когда я говорю, что я в чем-то участвую, это означает, что я хочу это услышать, я бы сказал, что у меня есть все время в мире, чтобы слушать. Так что начни с самого начала.
Начать с самого начала.
Я могла бы это сделать.
Черт, может быть, было бы даже катарсисом вернуться ко всему этому, увидеть, как это прогрессирует до такой степени, что я умираю в глухом переулке
— После того, как моя мама умерла, после того, как я сделала все ее приготовления, мне нужно было, ну…
— Вернуться к нормальной жизни, — подсказал он, его рука опустилась на мое бедро чуть выше колена, слегка сжав, а затем просто оставаясь там, давая мне якорь, в котором я не осознавала, что так сильно нуждаюсь.
— Так и есть. Так что я прошла несколько собеседований и получила работу в офисе. Они проводили кое-какие ремонтные работы, и им нужно было перенести все свои старые картотечные коробки. Единственным человеком, работавшим со мной, была одна очень старая, хрупкая женщина, и я была почти уверена, что если она поднимет больше одной папки за раз, то может что-нибудь сломать.
— Значит, ты перенесла их все.
— И защемила нерв в спине. Сначала я не придала этому особого значения, решила, что что-то не серьезное, поэтому успокоилась, а потом сразу вернулась к делу, потому что работу нужно было сделать. Но потом стало так плохо, что, если я сидела больше минуты, когда я снова пыталась встать, моя нога отказывала, и боль усиливалась… боль, честно говоря, была впечатляющей и стреляла как вверх, так и вниз одновременно. Это было ужасно.
— Итак, ты пошла к врачу.
Он предполагал, что все так просто.
Я пошла к врачу, который был слишком настойчив с таблетками, и я подсела.
К сожалению, для меня это было не так.
— Я сходила к доктору Кристоферу Эндрюсу, — продолжила я, слова, как желчь, слетали с моих губ. У меня на языке был такой же вкус. — Он рассказал мне, что у меня было, дал мне рецепт на довольно мягкий препарат и сказал, чтобы я не волновалась, принимала таблетки, как предписано, и возвращалась через шесть недель. Таблетки принимались ежедневно. Я сделала то, что мне сказали, потому что, ну, это было слишком больно, очень больно. Затем я вернулась после шести недель, немного отдохнув, чувствуя себя намного лучше. И тогда он предложил мне пройти курс реабилитации на всякий случай.
— К тому времени ты еще не подсела? — спросил он, сдвинув брови, в замешательстве.
— Вовсе нет, — сказала я, качая головой, — потом я пошла на терапию и встретила Санни Эндрюс.
— Родственник?
— Братья, — кивнула я, — и мы начали легко, сделав несколько растяжек, которые, казалось, действительно помогли. Затем, по мере того как шли дни, они становились все тяжелее и тяжелее, пока на второй неделе он не помог мне сделать растяжку, и я… я даже не могу описать эту боль. На самом деле я потеряла сознание на достаточно долгое время, чтобы рухнуть на пол и даже не осознавать этого. Он помог мне подняться, и к этому моменту я уже рыдала. Это было мучительно. Я вообще едва могла двигаться. Я не могла лежать. Я не могла спать. Санни дал мне карточку другого
Моя улыбка стала немного горькой, оглядываясь назад, когда мне было двадцать и все такое. Однако в то время все, что я знала, это то, что это было достаточно больно, чтобы захотеть броситься со скалы, чтобы покончить с этим. Достаточно, чтобы я поняла того парня, который спрыгнул с моста и оставил записку, в которой говорилось: «Без причины, у меня просто разболелся зуб».
— Он отправил меня к доктору Митчеллу Эндрюсу.
— Его отец, — он был напряжен рядом со мной, возможно, уже зная, к чему это приведет.
— Так и есть. А его отец специализировался на обезболивании.
— Черт, — сказал Лазарус, качая головой, — он послал тебя на таблеточную фабрику (прим.перев.: Таблеточная фабрика — это незаконное учреждение, которое напоминает обычную клинику для лечения боли, но регулярно назначает обезболивающие (наркотики) без достаточной истории болезни и физического осмотра, диагностики, медицинского наблюдения или документации. Цель их деятельности как можно быстрее подсадить на наркотики и обеспечить себе клиента.)
Это было именно так. Это была фраза, которую я даже никогда раньше не слышала, не будучи в том образе жизни, где подобные вещи даже учитываются в повседневной жизни. Врачи, занимающиеся обезболиванием, не занимались тем, чтобы помогать вам и вашему телу оправляться от боли. Они занимались тем, что раздавали рецепты.
Я даже не считала это убогим, неправильным или коррумпированным, когда пришла на прием в обычный кабинет врача — сплошь бежевые стены, неудобные кресла и типичные картины на стенах, и пошла вручать свою карточку девушке за стойкой с выпученными глазами, сужеными зрачками, ее волосы жирные, с хрупким телом и недостаточным весом, только для того, чтобы она сказала мне, что работают только за наличные.
Все, что я видела — это конец боли.
А потом я стала клиентом таблеточной фабрики.
Я возвращалась каждый месяц, как по маслу, за следующей партией, за которую платила доктору Митчеллу Эндрюсу пятьсот долларов, чтобы он выписал мне рецепт. Пятьсот долларов за рецепт.
На пару часов становилось лучше, прежде чем мне нужна была еще одна доза. А потом еще одна. Как по маслу. Это стало такой привычкой, что я даже не задумывалась, когда тянулась за пузырьком с таблетками, действительно ли она мне была нужна или нет. Прошло совсем немного времени, прежде чем желание принимать таблетки возникло вовсе не из-за боли — просто избитая, старая добрая зависимость.
Это делало меня уродливой.
Это заставило меня забыть о работе.
Забыв о работе, я потеряла свою зарплату.
А без зарплаты, ну, как, черт возьми, я собиралась заплатить доктору Митчеллу эти пятьсот долларов за мой следующий рецепт?
К тому времени, как я подсела, у меня был целый день ломки — меня тошнило, все тело болело, я царапала кожу, медленно сходила с ума, как мне казалось. Я никогда раньше не испытывала ничего подобного, даже близко. Мне было так плохо, что мне даже в голову не приходило, что моя спина больше не болит. Ни малейшего укола боли. Ничего.