Льды Ктулху
Шрифт:
— Предположим, мы не станем сопротивляться, — продолжал Фредерикс совершенно невозмутимым тоном. — Что дальше?
— Вы пойдете с нами. Вы пгхиш-ш-шли с нашей сестгхой, поэтому мы вас не убьем, но вы пойдете с нами.
— Допустим, — согласился Григорий Арсеньевич. — Но я не могу решать за всех, и потом… куда вы нас отведете? Быть может, много предпочтительнее будет смерть.
— Вы отпгхавитесь в один из наш-ш-ших
— Приятная перспектива, — хмыкнул Григорий Арсеньевич себе под нос. — Но вы хоть сознаете, что с нашим исчезновением ничего не измениться. Меньше, чем через неделю, сюда придет новая экспедиция, более многочисленная, лучше вооруженная. Вы не сможете всех убить. А если даже вам повезет, то придет еще одна, и еще. И так будет до тех пор, пока люди не завоюют этот город и не раскроют все его тайны, не разбудят вашего повелителя…
— Этого не случится. Уходя, мы уничтош-ш-шим часть каменного лабигхинта, а подводный путь сюда людям не сыскать.
— Хорошо, — кивнул Фредерикс. — Но это дела не меняет. Рано или поздно люди доберутся сюда. И что вы тогда станете делать?
— Убьем гогход и отступим на новые гхубеш-ш-ши обогхоны.
— «Гхубеш-ш-ши», говоришь… — повторил Григорий Арсеньевич, повернувшись и осматривая своих спутников, каждого по отдельности, — Вы сможете…
— Мы залечим гханы, но вы до конца ш-ш-шизни останетесь наш-ш-шими пленниками.
— Быть может… — было видно, что Григорий Арсеньевич ищет выход из создавшейся ситуации. — Кстати, я бы советовал вам поторопиться. Ваша «сестра»… она была при смерти.
— Мы давно забгхали ее. Вы не видели, — и человек-осьминог указал посохом туда, где совсем недавно ночевали полярники. На плитах крыши лежали шубы и куртки. Среди них, вытянув раненую ногу, сидел Ким, а Катерины не было. Они в самом деле забрали девушку, вот только когда?
— Во избежание дальнейшего кровопролития я бы предложил вам нас отпустить. Мы скажем, что эта пещера обрушилась. Если вы и в самом деле завалите лабиринт…
— Нет… — покачал головой человек-осьминог после длительного раздумья. — Я смогу отпустить лиш-ш-шь одного. Остальные станут залош-ш-шниками. Если отпущенный пгхоболтается, и люди придут сюда снова, залош-ш-шники умгхут. Если нет, то все останутся ш-ш-ишвы, и вы доживете до конца своих дней, кгхоме того, нам не пгхидеться снова убивать.
— Что ж, — вздохнул Григорий Арсеньевич. — Так, по крайней мере один из нас спасется, — он глянул на своих спутников и подмигнул Василию, а потом снова повернулся к человеку-осьминогу. — Итак, еще раз повторим условия: мы сдаемся. Вы лечите раненых, потом отпускаете одного из нас. Остальные остаются у вас в месте, которое вы называете подводным городом?
— Да, —кивнул человек-осьминог.
— Хорошо, теперь мне надо обсудить это со своими людьми.
— У вас несколько минут.
Григорий Арсеньевич повернулся к своим товарищам.
— Что скажете?
— А может, лучше вдарить им хорошенько. Они ведь не знают, что у нас есть оружие, которое уложит их на месте… — начал было Василий.
— И много ты их уложишь? — усомнился Григорий Арсеньевич. — Вон как лихо они разобрались с эсэсовцами. Это удача, что с нами была Катерина, иначе мы тоже бы были уже мертвы.
— А она что, одна из этих уродов, только загримированная? Ну, как Рахиль Ароновна?
— Не знаю, — пожал плечами Григорий Арсеньевич. — Все может быть, хотя я сомневаюсь. В подвалах НКВД ее непременно раскололи бы. Тут есть какая-то загадка, и нам сейчас она не по зубам. Но время расставит свои точки над «i». И хоть оружие у нас отберут, медальон Катерины я отдавать им не намерен. Ведь это ключ — универсальный ключ, и, судя по тому, как он попал к девушке…
— И что нам это даст? — спросил фельдшер.
— Не знаю. Но уверен, нас ждут великие открытия.
— Которые мы унесем с собой в могилу.
— Ну, больше оптимизма…
— А кто станет тем избранником, которого они отпустят? — вновь заговорил фельдшер.
— Ну, уж не я точно. Не забывайте, мы будем в заложниках, и стоит этому человеку сказать лишнее… Так что пойдет… Василий.
— Но я…
— Послушайте, у меня двое детей, — глаза фельдшера горели огнем, его рука вцепилась во френч Григория Арсеньевича. — Вы должны выбрать меня.
— Лично вам я ничего не должен, — спокойно ответил Григорий Арсеньевич, отцепляя его руку. — Я сказал Василий, значит Василий. По крайней мере я буду уверен, что в один прекрасный день эти осьминоги не поставят меня к стенке. А там глядишь… Поверьте мне, имея ключ, мы выберемся.
— Но…
— Никаких «но», — в голосе Григория Арсеньевича послышались суровые нотки. — Я принял решение…
— Кто вам позволил распоряжаться?.. — начал было фельдшер, но осекся под грозным взглядом. В один миг Григорий Арсеньевич вновь превратился в батьку Григория, такого, как запомнился Василию там, в далеких двадцатых.