Льды уходят в океан
Шрифт:
Медленно, не оглядываясь, он пошел прочь. И моряк, и Степа долго глядели ему вслед, пока Марк не скрылся в темноте. И только тогда Степа проговорил:
— Человек это, однако.
— Человек, — подтвердил моряк. — Сразу видно.
— Беда на плечах, — сказал Степа. — И в глазах беда. Большая.
— Ну? — моряк толкнул Степу локтем, и тот кивнул:
— Правильно.
Они догнали Марка в тот момент, когда он подходил к трамвайной остановке. Моряк положил ему руку на плечо, сказал:
— Подожди-ка. Разговор будет.
Марк остановился, удивленно взглянул на двух приятелей.
— Разговор? — И невесело усмехнулся. — Философский?
— Человеческий, однако, — заметил Степа. — Ты сказал — в друге ошибся. Конечно, тяжело это. А ты все же не очень-то сильно горюй. Хороших людей на свете ой как много! Правильно я говорю, Саня?
Моряк с готовностью подтвердил:
— У нас, на Севере? Пускай меня на рее гнилого грота вздернут, если Степка врет. Куда ни глянь — везде человек! Вот, например, Степа. Ненец он. Скажи, парень, человек это?
Марк посмотрел в чуть раскосые глаза Степы и снова почувствовал к нему симпатию. Он по-доброму улыбнулся.
— Человек.
Ему нравилось, как парни произносят это слово — «человек». Он понимал, какой смысл они вкладывают в это слово.
Степа между тем спросил:
— Скажи, когда ехал сюда, думал, насовсем едешь?
— Думал, — признался Марк.
Студеный ветер усилился, легкий морозец все крепчал, и Марку казалось, что холод пробирает его до самых костей. Он чувствовал, как застывают ноги, как не совсем высохшее после дождя пальто смерзается на спине и леденит тело. Зябко передернув плечами, Марк проговорил:
— Спасибо вам, ребята, за участие. Хорошие вы, видно, люди. А теперь мне пора, замерз я изрядно.
— Холодно стало, однако, — сказал Степа. — Домой идти надо. И ты пойдешь с нами. Имя как тебе?
— Марк. Марк Талалин.
— Вот хорошо. Нельзя тебе сейчас одному, Марк Талалин. Худо вот так-то: и телу холодно, и душа не в тепле. Завтра думать-решать будем, что делать. А сейчас айда домой к нам, Марк.
2
Они привели Марка в свое общежитие. У входа остановились, и моряк сказал:
— Степа, ты знаешь, что всякий обман противен моей честной натуре. Но есть обман и обман... Ты меня понимаешь, Степа?
— Аркадьевна? — схватился за голову ненец. — А я и забыл о ней. Что же мы будем делать?
— Спокойно, дитя тундры. Не к лицу такое отчаяние потомку шамана. Прошу немного задержаться. Пять минут не покажутся вам вечностью, а мне они нужны для перевоплощения. Благослови, Степа.
— Благословляю, однако, — сказал Степа.
Моряк скрылся в дверях, и Степа объяснил: в общежитии посторонним ночевать не разрешается, и комендант Аркадьевна следит за этим очень строго. Но Саня уже кое-что придумал, он по этой части специалист.
...Степа вошел в общежитие первым, Марк нерешительно двинулся за ним. У двери за столом сидела комендантша — пожилая женщина в пуховом платке на плечах, в валенках. Окинув взглядом Степу и Марка, она встала из-за стола, преградила им дорогу.
— Степа, — сказала она, — ты же знаешь, что...
Степа снял шапку, спросил:
— Тетя Маня, Кердыш приходил домой? Тут вот человек к нему... Говорит, брат...
И в это время в коридоре показался моряк. Был он уже в одной тельняшке с засученными рукавами, через плечо перекинуто мохнатое полотенце, в одной руке он держал мыльницу, в другой — коробку с зубным порошком и щетку.
Ненец сказал:
— Саня, к тебе пришли.
Моряк удивился:
— Ко мне? Кто может ко мне прийти в такой поздний час?..
Он остановился, потом сделал еще шаг и опять остановился.
— Марк? — голос его дрогнул, коробка с зубным порошком упала на пол. — Ма-арк! — на весь коридор закричал моряк и бросился к Талалину. — Брат мой родной, какими судьбами?!
Он обнимал Марка все крепче, прижимался щекой к его лицу и не переставал говорить, обращаясь то к Марку, то к комендантше, то к Степе.
— Ну, чего ж ты молчишь, браток? Рассказывай. Это же брат мой, тетя Маня. Четыре года не виделись... Как там папа, мама, говори же, Марк!
Марк что-то пробормотал. Он не ожидал такой бурной сцены и стоял растерянный, не зная, что делать. Комендантша смотрела на него с сочувствием.
— Дай опомниться-то человеку! — прикрикнула она на Саню. — Налетел, как буря.
— Не могу, тетя Маня. Четыре года. А это ж мой единственный брат. Двое нас всего.
Моряк на мгновение отвернулся, украдкой приложил полотенце к глазам. Комендантша растроганно покачала головой:
— Вот оно что значит — кровь родная... В другое время от этого балбеса слова серьезного не услышишь, а тут... — Она спохватилась, сказала: — Да чего ж ты человека в коридоре держишь? Устал он, чай, с дороги, а ты...
Моряк обнял Марка за шею и, продолжая изливать восторг, потащил его в свою комнату. Степа на минуту задержался: надо было закрепить успех. Когда «братья» ушли, он сказал комендантше:
— Ой, как похожи, однако! И один высокий, и другой высокий. И у одного плечи — во, и у другого плечи — во! Почему так бывает, тетя Маня?
— Кровь! — изрекла комендантша. — Кровь, понял? У меня две племянницы вот так же: и глазки, и носики, и губки... Как две капли. Даже пальчики на руках у девчурок одинаковые, маленькие такие, аккуратненькие. Да, Степушка... Родная кровь — она, парень, дело великое. Видал, как Санька растрогался-то? Вот оно что...
— Раскладушку бы Кердышу на время, — посоветовал Степа. — Брат, поди, погостит маленько у него...
— Раскладушку обязательно. И матрас. Можно и одеяло... Пойдем, Степа, возьмешь все... А брат Санькин, видать, не чета этому оторви да брось. Скромный, неразговорчивый.