Льды уходят в океан
Шрифт:
— Конечно. Уже столько лет... А ты?
— И я... Хотя часто тянет домой, на юг. Но...
У него потухла папироса, и он, закрывшись от ветра, стал прикуривать. А ей показалось, что эту паузу он сделал умышленно. Обдумывает, наверное, как бы деликатнее высказать все, что носит в себе... «Но... мне не хотелось бы возвращаться туда. Ты, конечно, знаешь почему... Там все будет напоминать о прошлом, а оно не такое уж веселое...» Да, вот так он сейчас и скажет. И ей нечего будет ответить.
Марина настороженно посмотрела на Марка и спросила:
— Но?..
А сама подумала: «Говори, не тяни. Или тебе это доставляет удовольствие?»
— Но я знаю, что никогда туда не вернусь, — сказал Марк и улыбнулся. — Север — как магнит: притянет — не оторвешься. Хорошо здесь. Ты согласна со мной?
Она облегченно вздохнула. И поторопилась согласиться.
— Да, здесь хорошо.
Потом они пошли дальше. Вот и ее дом. Вот и то место, где она когда-то стояла на холодном ветру и кричала в ночь: «Марк! Вернись, Марк!» Что было бы, если бы он тогда услышал ее голос?
Ей вдруг захотелось рассказать ему о той ночи. Рассказать, как она выбежала на улицу, и, не увидев его, начала громко звать. И потом долго не могла поверить, что он ушел совсем.
Но желание рассказать об этом исчезло так же быстро, как и появилось. Зачем? От этого ведь ничего не изменится...
Марк протянул руку:
— До свидания, Марина.
Она еще раз сказала:
— Спасибо тебе, Марк. Спасибо за все...
ГЛАВА V
1
Сухогрузный лайнер «Чапаев» стоял в стороне от пирсов, но не в доках, а у старого причала, пришвартованный к чугунным тумбам. Огромный красавец, только недавно спущенный со стапелей, он в первом же переходе потерпел аварию, и сейчас вдоль его бортов висели сооружения из досок, похожие на леса вокруг строящегося здания. Работающие на этих лесах люди казались маленькими, точно игрушечными фигурками, но когда то в одном, то в другом месте на мгновение вспыхивали дуги, фигурки эти или их тени вдруг увеличивались до фантастических размеров. Потом дуги гасли, глаза ничего не могли различить, а через мгновение игрушечные фигурки снова начинали копошиться, будто заведенные...
Лайнеру «Чапаев» не повезло. После того как вместе с тремя другими кораблями, построенными в ГДР, пройдя ходовые испытания, «Чапаев» направлялся к своим берегам, в узком проливе на него налетел шведский угольщик, внезапно потерявший управление. Капитану «Чапаева» удалось избежать лобового удара, но все же оба судна пострадали: помяли друг другу обшивку, покромсали фальшборты, погнули шлюпбалки.
Когда лайнеры прибыли в порт, стало известно, что их ожидает срочный груз дальнего следования. Докеры не знали, какой груз находится в огромных ящиках, обитых железными полосами, но догадаться, куда он направляется, было нетрудно: за начавшейся погрузкой наблюдали не только работники порта, но и люди, которых до сих пор в порту не видели.
Это были вьетнамцы.
Они никому не мешали, ни во что не вмешивались, однако их присутствие накладывало на все, что здесь делалось, отпечаток какого-то особого ритма, строгого и четкого, словно в эти дни вдруг повеяло тревожным прошлым, когда вот от этих причалов в море уходили боевые корабли с глядящими в небо жерлами пушек.
В первый же день, как только Марк привел свою бригаду на лайнер, его пригласили в кают-компанию. За маленьким низким столиком на таких же низких скамеечках сидели капитан и человек в полувоенном сером костюме, с длинным поперечным шрамом вдоль всего лба. Когда Марк вошел, капитан привстал и указал ему на человека со шрамом:
— Знакомьтесь. Товарищ Нгуан Ван Мин.
Нгуан Ван Мин протянул Марку руку, улыбнулся.
— Просто товарищ Нгуан. Так будет легче.
У него была открытая, хорошая улыбка, но Марк, глянув в глаза вьетнамца, увидел, как в них на какое-то неуловимое мгновение мелькнула боль. Мелькнула и сразу же исчезла. Марк не раз видел вот такие же неуловимые отблески не то душевной, не то физической боли в глазах тех, кто до сих пор нес в себе тяжкий груз воспоминаний войны. «Эти люди, наверное, ничего не могут забыть, — всегда думал Марк, — все пережитое ими — в них самих, как их кровь, как их мозг...»
— Садись, товарищ Талалин, — пригласил капитан. — Будем курить и решать дела. Вы, конечно, уже осмотрели повреждения?
— Да. Вместе с инженером и вашим помощником.
— Много работы? Сколько потребуется дней, чтобы... — капитан поглядел испытующе на Марка, — чтобы мы могли идти дальше?
Марк ответил:
— Семь-восемь дней. Такого же мнения и наш инженер.
Капитан стряхнул пепел с сигареты, задумчиво постучал мундштуком о стол. И сказал не то Марку, не то самому себе:
— Да-а. Такого же мнения и ваш инженер... Я знаю... А караван — последний в этом году караван из вашего порта — уходит через трое с половиной суток. И это крайний срок...
— Семь-восемь дней, — повторил Марк, — минимальное время.
Нгуан Ван Мин молчал. Он тоже курил и смотрел не на Марка, а на свою сигарету. Смотрел так сосредоточенно, словно в тоненькой струйке дыма, поднимающейся от сигареты кверху, видел что-то такое, чего не мог видеть Марк. Только когда капитан спросил: «Вы знаете, куда мы идем?», Нгуан Ван Мин коротко взглянул на Марка, но опять ничего не сказал.
Талалин кивнул:
— Знаем.
— И?..
— Мы сделаем все, что можем. И даже больше того, что можем. Мы все понимаем.
— Я хотел бы, чтобы вы поняли главное, — заметил капитан. — Если мы здесь застрянем на всю долгую зиму, это значит, что им, — он слегка повернул голову в сторону вьетнамца, — будет труднее. Конечно, «Чапаев» не один идет во Владивосток, кораблей много, но... «Чапаев» — это тоже тысячи тонн груза.
— Мы все понимаем, — снова повторил Марк. И добавил: — Мой отец погиб в сорок пятом. Уже в Берлине...