Льды уходят в океан
Шрифт:
— Кердыш? Нет, не ушел...
Марк тыльной стороной ладони провел по лбу. Нет, Кердыш еще здесь, пока не ушел. Но когда и уйдет — легче не станет. Ни на йоту. Он все время будет рядом, Марк все время будет видеть его глаза. Как сейчас. И от этого его чувство к Людмиле не приносит ему настоящей радости. Людмила это понимает. И, конечно, страдает. Ей, наверное, тоже отвесили слишком много груза. Неси, мол, так положено. Ч-черт, сколько же можно вынести!
— Слушай, Марк, ты не должен уходить от нее, — сказал Смайдов. — Не должен. Ты понимаешь сам, что и Кердыш для меня не безразличен. Но... Людмила не принесет ему счастья. Если женщиной будет руководить только чувство жалости, это не заполнит пустоты. Я это знаю, Марк, поверь мне... — у Смайдова дернулись уголки губ. — А пустота — страшная штука... Это я тоже знаю...
«Знаю?.. Я ведь никогда раньше ее не испытывал. Даже не думал о ней. Вот только сейчас от меня отделилась какая-то часть моего «я», только сейчас я понял, ка:к трудно терять даже самую малость своего чувства. Нет, «трудно» — не то слово, И «больно» — не то слово. Как же это назвать?»
Марк сказал:
— Все равно я чувствую себя подлецом.
— Ты это брось! — раздраженно, даже зло крикнул Смайдов. — Ты это брось, слышишь?
Марк удивился: «Почему он такой? Может быть, здесь рядом с нами сидит еще кто-то третий, кого видит только Смайдов?»
— Подлец никогда не назовет себя подлецом. Никогда! Подлецы, даже если они видят своими глазами, что кому-то причиняют боль, — улыбаются. Им все безразлично. — Смайдов встал, подошел к борту сейнера, потом снова вернулся к Марку. — Проводи меня немного, Талалин. К шести мне надо быть в горкоме, а сейчас уже без четверти. По дороге поговорим.
По дороге они больше молчали. Каждый думал о своем.
Марк:
«Он говорит: «Ты не должен уходить от Людмилы». Он говорит так потому, что не видел глаз Сани. А если б увидел? «Людмила не принесет ему счастья». Это правда. И Саня это знает. И я это знаю... Но ведь только говорить об этом легко... Вы считаете, что я не подлец? Спасибо за это, Петр Константинович. Хоть немножко, но все-таки легче... Вы даже не представляете, как мне сейчас нужны такие слова! Вот как нужны...»
Смайдов:
«Я ему говорю: «Ты не должен уходить от Людмилы». Я его понимаю. А разве я не понимаю Кердыша? Если бы вдруг Полянка ушла к Домбричу, я стал бы самым несчастным человеком на свете. Несчастнее, чем Кердыш. У того еще все впереди, а у меня? Но если бы Полянка осталась только из жалости, я сам ушел бы от нее... Кому нужна такая жизнь?.. Этим пустоты не заполнишь».
2
Из приемной Лютикова он позвонил Полянке. Надо было предупредить, что задержится.
— Нету ее! — ответил Захар Федотович. — Нету. Слышишь, Пьётра?
— Слышу, Захар Федотыч. Спасибо. Она не говорила, куда пошла?.. Ну, хорошо. Вы не беспокойтесь. Скоро, наверно, придет.
Петр Константинович положил трубку, с минуту постоял в раздумье, потом, невидящими глазами взглянув на секретаршу, постучал к Лютикову.
— Да что вы такой невеселый, батенька! — воскликнул Лютиков. — Случилось что-нибудь неприятное?
— Нет, ничего. — Смайдов и досадовал на то, что сидит бирюк бирюком, и в то же время не мог заставить себя принять игривый тон Лютикова. — Нет, ничего, Сергей Ананьевич, — повторил он. — Но когда настраиваешься на деловой разговор, трудно сразу переключиться...
— Да-а, вы правы, — согласился Лютиков. — Не умеем мы, чтобы и о делах, и по душам. А ведь можно так, а?.. Ну, ладно, не стану вас «переключать», как вы выразились, давайте о делах... Все у вас хорошо? Я говорю о доках...
— Ничего, — ответил Смайдов. — План вытягиваем.
— А как сварщики? Как новый бригадир? Не жалуетесь?
— Нет, жаловаться не приходится, — улыбнулся Петр Константинович. — Талалин свое дело знает.
— Значит, не ошиблись? Это хорошо... А Езерский? Как он теперь? Мне, например, было приятно узнать, что он тоже отличился на «Чапаеве». Да и Борисов характеризует его как мастера высокого класса. Вы согласны с такой характеристикой?
— Пожалуй. Он действительно прекрасный сварщик. Но...
— Одну минутку, Петр Константинович. Давайте пока без «но». Правду сказать, я очень рад, что вы наконец объективно оцениваете работу таких людей, как Езерский. Очень рад. Понимаете, мы когда-то разошлись с вами в подобной оценке. Но не будем ворошить прошлое. Я всегда ценил людей, которые находят в себе силы отказаться от своих заблуждений... Собственно говоря, коммунисты другими и быть не могут... Значит, по поводу Езерского разногласий никаких нет? Ну, а о Людмиле Хрисановой спрашивать, наверное, нет необходимости. Вы, конечно, не изменили о ней свое мнение?
— Людмила Хрисанова — одна из лучших сварщиц доков, — ответил Смайдов. — Но мне хотелось бы, Сергей Ананьевич, если это, разумеется, не тайна, узнать, почему вы...
Лютиков засмеялся.
— Почему интересуюсь именно этими рабочими? Какая же это тайна? Мне просто надо выяснить отношение секретаря парткома к Езерскому и Хрисановой. И, повторяю, я очень доволен, что это ваше мнение совпадает с моим.
Лютиков объяснил: город должен послать нескольких специалистов в Индию. В том числе двух сварщиков. Безусловно, лучших. Он, Лютиков, понимает, что это связано с большими трудностями для доков: лишиться таких сварщиков — дело не простое. Но таково решение обкома. Его же личное мнение — послать за границу Хрисанову и Езерского. По производственным показателя они вполне подходят, им можно оказать такое доверие...
— Вот и вся тайна, — снова засмеялся Сергей Ананьевич. — Между прочим, я уже сказал в обкоме о том, что будем посылать Хрисанову и Езерского. Хотя группа будет выезжать не скоро, оформлять документы необходимо уже сейчас. И я прошу вас, Петр Константинович, срочно написать на Хрисанову и Езерского соответствующие характеристики. Когда вы сможете это сделать?
Смайдов посмотрел на Лютикова. У Сергея Ананьевича, кажется, было действительно хорошее настроение. Правда, в чуть прищуренных смеющихся глазах нет-нет да мелькнет настороженность, и даже больше — требование не говорить ничего такого, с чем он не согласится. И тогда все будет отлично.
— Я не могу написать на Езерского соответствующую характеристику, — слегка подчеркнув слово «соответствующую», сказал Смайдов.
— Не можете?
Смех в глазах Лютикова сразу потух, ничего веселого и добродушного не осталось в его лице. Но, как ни странно, от этой метаморфозы Петр Константинович почувствовал облегчение. Ему значительно проще было иметь дело с настоящим Лютиковым, с таким, каким он его знал, а не с тем, который минуту назад своим «дружеским расположением» пытался сбить Смайдова с толку.