Лебединая песнь
Шрифт:
Густой дым полз от горящих зданий и куч обломков и колыхался в порывах ветра, а из черных глубин плотных облаков к земле устремлялись молнии. Сестра Жуть не видела солнца, даже не могла сказать, где оно может находиться, за каким из клубившихся в небе облаков. Она поискала Эмпайр-стейт-билдинг, но небоскребов вообще не было. Все верхние этажи, по-видимому, были снесены, хотя из-за дыма и пыли она все равно не могла бы увидеть, стоит ли это здание. Теперь Манхэттен превратился в перекопанную свалку отходов, холм обломков и дымящиеся расщелины.
«Суд Божий, – подумала она. – Бог поразил
Внутри у нее зародился безумный хохот, и, когда она подняла лицо к грязным облакам, по щекам хлынула жидкость из полопавшихся волдырей.
Молния ударила в искореженный каркас ближнего здания, и в воздухе в безумном танце заметались искры. Вдалеке, над вершиной огромной горы обломков, Сестра Жуть увидела столб смерча. Еще один закручивался справа. А выше, в облаках, подпрыгивали огненно-красные шаровые молнии, похожие на горящие мячики в руках жонглера.
«Все пропало и разрушено, – подумала она. – Конец света. Хвала Богу! Хвала благословенному Иисусу! Конец света, и все грешники горят в…»
Она хлопнула себя руками по голове и вскрикнула. Что-то в ее мозгу разбилось, как зеркало в комнате смеха, которое служило только для того, чтобы отражать искаженный мир. И когда осколки осыпались, проявились иные образы: она увидела себя молодой, гораздо более симпатичной. Она толкала тележку вдоль торгового ряда. Пригородный кирпичный домик с зеленым двориком и припаркованным грузовичком. Городок с главной улицей и статуей на площади. Лица, некоторые смутно различимые, другие едва знакомые. Затем голубые вспышки молний, и дождь, и демон в желтом плаще наклоняется и говорит: «Дайте ее мне, леди. Дайте ее мне скорее…»
«Все пропало и разрушено. Суд Божий! Хвала Иисусу!» – «Дайте ее мне скорее…» – «Нет. Нет!»
«Все пропало, все разрушено! – вспомнив, подумала она. – Грешники горят в аду! Нет! Нет! Нет!»
Сестра Жуть зарыдала, потому что все вокруг лежало в огне и руинах. И в этот миг до нее дошло, что Создатель не может уничтожить свое творение одной спичкой, как неразумное дитя в порыве гнева. Это не был ни Судный день, ни Царствие Божие, ни второе пришествие. То, что произошло, не могло иметь ничего общего с Богом. Это явно было злобное уничтожение без смысла, без цели, без разума.
Впервые с того момента, как выкарабкалась из люка, Сестра Жуть посмотрела на свои покрытые волдырями ладони, на порванную в клочья одежду. Кожу саднило от ожогов, под набухшими пузырями скопилась желтая жидкость. Сумка едва держалась на ремнях, через прожженные дыры из нее вываливались вещички. Потом среди дыма и пыли женщина увидела то, чего в первый момент не заметила: лежавшие на земле обугленные предметы, которые весьма смутно могли быть опознаны как человеческие останки. Почти перед ней возвышалась целая груда, будто кто-то смел их в одно место, как кучку угольной пыли. Они заполняли улицу, залезали в раздавленные автомобили или наполовину высовывались из них. Один свернулся возле велосипеда, другой жутко скалил белые зубы на обезображенном лице. Землю покрывали сотни обгорелых трупов, их кости были вплавлены в картину сюрреалистического ужаса.
Сверкнула молния. Ветер завывал в ушах Сестры Жуть зловещим голосом
Она побежала. Ветер хлестал ее по лицу, слепя дымом, пылью и пеплом, она пригибала голову. Вдруг, взбираясь по склону холма из обломков, она поняла, что забыла сумку, но не смогла заставить себя вернуться в эту долину мертвых.
Она перескакивала через завалы, из-под ее ног срывались вниз лавины обломков – смятые телевизоры и стереоаппаратура, спекшиеся куски компьютеров, радиоприемников, обгоревшие мужские костюмы и изысканные женские туалеты, обломки красивой мебели, обуглившиеся книги, антикварное серебро, превратившееся в слитки металла. И повсюду множество развороченных автомобилей и останков, погребенных в катастрофе, – сотни тел и обугленных кусков плоти, рук и ног, торчащих из завалов, как будто это был склад манекенов.
Сестра Жуть взобралась на вершину холма, где дул такой свирепый горячий ветер, что ей пришлось опуститься на колени, иначе бы ее унесло. Глядя по сторонам, она увидела весь масштаб катастрофы: от Центрального парка осталось несколько деревьев, на протяжении всего того, что было когда-то Восьмой авеню, бушевали пожары, похожие на кроваво-красные рубины за занавесью дыма. На востоке не осталось даже признака Рокфеллеровского центра или вокзала Гранд-Сентрал, только обвалившиеся конструкции, торчавшие, как гнилые зубы. На юге исчез небоскреб Эмпайр-стейт-билдинг, а на месте Уолл-стрит танцевала воронка смерча. Груды сплошных завалов на западе шли до самого Гудзона.
Панорама казалась апофеозом ужаса и погрузила Сестру Жуть в оцепенение. Ее сознание достигло порога осмысления, и все стало плоским. Все стало восприниматься как детские мультфильмы и комедии: «Джетсоны», «Пес Гекльберри», «Майти Маус» и «Три балбеса». Она съежилась на вершине холма под порывами воющего ветра и невидящим взором смотрела на руины. На ее губах застыла слабая улыбка. Единственная здравая мысль билась в ее мозгу: «Боже, что же случилось с этим волшебным уголком?» И ответом было: «Все пропало, все уничтожено».
– Вставай, – сказала она себе, и ветер сдул эти слова с ее губ. – Вставай. Ты что, собираешься остаться здесь? Здесь нельзя оставаться! Вставай! Иди по одному шажку. Шаг, потом еще один – и ты придешь куда нужно.
Но прошло много времени, прежде чем она опять смогла идти. Спотыкаясь, она побрела, как старуха, вниз по другому склону холма из обломков, бормоча что-то себе под нос.
Она не знала, куда идет, да ее это и не особенно заботило. Молнии сверкали все чаще, землю потряс удар грома. Черный противный моросящий дождь посыпался из облаков, сильный ветер иголками колол ей лицо.
Сестра Жуть, спотыкаясь, брела от холма к холму. Вдали ей почудился женский вскрик, и она отозвалась, но ответа не получила. Дождь полил сильнее, ветер хлестал по щекам.
И тут – она не знала, сколько времени прошло, – она приблизилась к краю завала и остановилась около смятого каркаса желтого такси. Рядом находился указатель, согнутый почти в узел, на нем значилось: «Сорок вторая улица». На всей улице осталось стоять только одно здание.
Касса кинотеатра «Эмпайр-стейт» все еще мигала огнями, рекламируя «Лики смерти, часть четвертая» и «Мондо бизарро».