Лебединая стая
Шрифт:
Между тем Даринке стало невмоготу у Соколюков. Когда они еще только проезжали мимо сельсовета, на крыльцо вышел Бонифаций и приветствовал их так, словно они возвращались с мельницы. Кармелита поразило не столько то, что их отпустили — это его мало трогало, — сколько то, что им вернули сундук.
— Эй, а что у вас в сундуке? — спросил Бонифаций, не сходя с крыльца.
Вместо ответа Лукьян постучал косточками пальцев по крышке, что означало, что сундук пустой. Зато на сундуке — и он показал жестом на Даринку. Такой гордой Бонифаций ее прежде не видал.
Когда
—: Погоди, братишка, ты тут вроде не один…
Явтух спал, и Прися воспользовалась этим и, прихорошась, отправилась к соседям. У двора она встретила Даринку.
— Что, уходишь от них?
— Ухожу…
— Жаль. Привыкла я к тебе… и мальчикам моим ты понравилась. Пусть бы уж, думаю, росла тут… Парни-то красавцы, что один, что другой…
— Отвыкнете, тетенька, — усмехнулась Даринка.
— Ого, какая колючая, — заметила Прися. Задетая гордой девчонкой, Прися вернулась под грушу, постояла у телеги и, убедившись, что Явтух спит крепко (это к дождю), тихонько отодвинула доску а заборе и, поставив ее снова на место, махнула к Соколюкам.
Фабиан подстригал Данька перед мытьем, посадив его на скамеечке у окошка. Меньшой Соколюк хлопотал у печи, грел в огромном чугуне воду для старшего. Даринка оказалась очень догадливой, наносила воды полную дежку, в воде плавал маленький лягушонок, удирая на дно всякий раз, как Лукьян черпал воду медной кружкой. Даринка наполняла дежку ночью или на зорьке, вот и принесла ненароком этого колодезного лягушонка. Вообще Даринка старательно вела домашнее хозяйство, все перемыла, перестирала, рушники на образах как новенькие, всюду, где только можно, натыкала полевых цветов, обмазала земляной пол подзолоченной глиной, припечек и дымоход побелила — в хате долго еще будет пахнуть Даринкой, ее духом девичьим.
Уже стояло наготове гигантское вербовое корыто, в котором когда-то умещались оба Соколюка разом. В этом корыте парилось несколько поколений, в том числе и первые Явтушенята. У Явтуха не сразу появилось свое корыто, вот Прися и привыкла к этому, с жестяной заплаткой на днище. Ничто не может сравниться с вербовым корытом, если его как следует распарить. Купель пахнет вербой — дети растут на глазах. Бывают еще липовые, вязовые, кленовые корыта, но те оживают медленно, до вербового им далеко.
Прися пришла так непринужденно, как когда-то приходила за корытом или за солью, заметила, что корыто пересохло, и уселась на лавку, выставив напоказ свои красивые загорелые ноги в постоликах. Данько, укутанный полотенцем, покосился на них, усмехнулся. Фабиан сбился с такта стрижки, а Лукьяша кинул в печь пучок соломы, не скрутив жгутом, и комнату заволокло дымом.
— Помоги-ка ему, Прися, —
— Спровадили такую славную девку, а теперь и выкупать вас некому, — сказала она, становясь к печи. — Ха-ха-ха! Какие же вы без нас беспомощные! Завели бы себе хоть одну жену на двоих! Ха-ха-ха-ха!
Смеялась печь, смеялась и Прися, а Данько так гоготал, что Фабиану пришлось дать ему по затылку, чтоб сидел тихо, не шевелясь.
— А мой Явтушок купается в пруду, он не такой барин, как вы… — зачем-то сказала Прися, хотя хорошо знала, что Явтушок не купается в пруду, боится конского волоса [12] …
— Когда-нибудь твой Явтух за них еще в смоле выкупается, — заметил Фабиан, приводя в порядок бороду Данька.
Прися промолчала, быстренько согрела два чугуна, поставила третий. Корыто распарилось, запахло вербой, в углу от пара заплакал Никола-чудотворец. Лукьяша побежал по воду — уже для себя. Явтух отсыпался в телеге, Явтушенята катались на разостланных полотнах. Лукьяша зачерпнул воды и понес на коромысле вверх. Явтух перевернулся на другой бок, лицом к Соколюкам.
12
Так крестьяне называют возбудителя болезни, которая переходит к людям через воду, где купают лошадей.
Лукьяна Фабиан подстригал во дворе, на колоде, где рубили дрова, а в хате Прися купала Данька в корыте. Терла ему овсяным жгутом спину, потом голову. Заметила, что Явтушок донес на них не со зла, только от одной ревности, потом мучился, а она, Прися, совсем затосковала по ним, хоть и нет у ней никакой корысти, как у Мальвы или еще у кого… Соседям надо жить в мире, в ладу, ведь они ж почти что одна семья. Ее россказни о сыроваре Данько встретил легоньким смешком. Для Мальвы это один миг, пока есть на свете он, Данько…
Он вышел из хаты разомлевший, чистый, как цыган в праздник, улыбаясь, сказал Лукьяну:
— Иди, братишка, выкупайся, да отпразднуем как-нибудь свое омовение…
Обмывки слиты в ведерко, а корыто уже чистое, вымытое, снова парится. Прися над ним прекрасна. Лукьяша стыдится раздеваться при ней. Сыпанула какого-то зелья, спросила:
— Не видал, Явтушок мой еще спит?
— Спит.
— Так купайся скорей.
Тот грубый, похотливый, а он, Лукьяша, нежный, как юноша.
— Жениться вам пора, — сказала она ему, — а то так и увянете вечными бобылями, Вон мои мальчишки вас догоняют…
Данько украдкой постучал в окно, это было предупреждение: под грушей проснулся Явтушок.
Явтух посмотрел на солнце, оно уже стояло над ветряками, вроде переспал; ему захотелось сорвать злость на жене, позвал ее. Потом вспомнил, что Прися собиралась белить полотно на лугу, быстро запряг коней, положил на подводу вилы-двойчатки для снопов и побежал отворять ворота.