Лебединые души. Сборник рассказов и маленькая повесть
Шрифт:
Для Славкиного отца, постоянно мотавшегося по командировкам, чтобы заработать для семьи побольше денег, все происшедшее в его отсутствие было, как снег на голову. Впрочем, он уже заметил изменения в поведении своей супруги и однажды даже поскандалил с ней после того, как она соврала ему о том, что он видел и слышал собственными глазами. Как-то поутру в субботу, когда он был выходной и сидел за печатной машинкой "Мрия" в спаленке-кабинете – самой дальней комнате, писал рассказ, кто-то настойчиво постучал в дверь, хотя у них был электрический звонок. Ему хотелось закончить интересную мысль, дописать предложение, поэтому он сразу не оторвался от работы.
– Что случилось? – недовольно спросила ее Августина – мать Славки, отсыпавшаяся после "суток", проведенных в железнодорожной больнице.
– Пропали мы, худо дело! – В панике запричитала Лена.
– Да что ты несешь? Говори толком, что случилось!
– Татевосян (заведующий хирургическим отделением) и какой-то мужик из органов провели проверку нашего поста и обнаружили недостачу пяти ампул …
– Чего – пяти ампул? – Вначале повысила голос, а потом перешла почти на шепот Августина.
– Да морфия и других болеутоляющих наркотиков. – Почти заскулила, как жалкая и доведенная до отчаяния собачонка, Лена.
– А куда же они подевались? – спросила Августина.
– Как куда, ты что, забыла? Одну ампулу мы с тобой вместе на прошлой неделе наркоманам продали, а другие, ой, грех какой, – они меня заставили потом им отдать, сильно напугали, сказали, что зарежут. Что мне было делать? Детей сиротами оставить? Я тебя обманула, когда пост сдавала, сказала, что их использовали, помогая больным, и попросила тебя списать эти ампулы по листам назначения, к которым сделала незаметные приписки. А они это сегодня, похоже, установили. Не нашим почерком, говорят, написаны некоторые назначения, да еще для применения морфия…
– И ты сразу раскисла, крылья опустила, как мокрая курица! Да пошли они все! Пусть только сунутся еще раз, я знаю к кому обратиться, чтобы им духу поубавили.
– Кто – все? К кому обратиться? – Сразу не поняла Лена.
– Да и наркоманы твои, и начальники наши. С первыми понятно – идиоты, выжившие из ума. А эти-то чего от нас хотят? У них, что – доказательства есть насчет того, что мы с тобой виноваты в пропаже наркотиков?
– Доказательства, не доказательства, а недоверие к нам сразу появилось. Потому, что после тебя, когда мы ампулу продали, я на дежурство заступила, у тебя под подпись в журнале приняла медикаменты с недостачей. Так я им и сказала, напугали они меня тюрьмой.
– А при чем здесь я? Там что, моей рукой приписки сделаны? – Возмутилась Августина. – Ну и дура, ну и гадина! Думаешь, подставила, все на меня свалить хочешь? Ведь это же ты меня просила выручить с одной, заметь, ампулой. Выручила себе на голову! И еще не постыдилась ко мне домой вот с этими бессовестными глазами заявиться.
– У меня бессовестные глаза! А про свои грехи не помнишь? Хочешь, я твоему мужу про твои шашни с Ахметом расскажу!..
– Заткнись! – Зашипела и стала выталкивать непрошенную гостью за порог Августина.
Славка сразу понял, о ком идет речь. Он летом отдыхал в пионерском лагере, где мать временно работала медсестрой, и знал завхоза совхоза, который снабжал пионерский лагерь продуктами, видел его рядом с матерью, которая представила его сыну на пикнике, как своего хорошего знакомого и друга. Правда, при этом почему-то взяла с сына слово, что отцу он об Ахмете ничего не расскажет. Мол, ты же его знаешь – еще приревнует, станет допытываться – что да
– А почему, если он твой друг, не понял тогда Слава, то это нужно скрывать от папы? Кто тебе ближе – он или этот Ахмет? – Как-то не по-детски серьезно спросил тогда мальчик. И после долго и много думал над тем, почему взрослые порой так странно и не честно ведут себя друг с другом. Живут под одной крышей, в одной семье и так легко идут на обман. Но свое слово он сдержал – по приезду домой мать не выдал. И вот теперь после всего увиденного и услышанного чувствовал себя перед отцом виноватым. Мать явно обманывала и предавала его.
Отец Славки от услышанного (дверь в соседнюю комнату была открыта) буквально остолбенел. А потом почувствовал, что его переполняют негодование и боль, достающие до самого сердца.
Он встал из-за письменного стола и прошел в соседнюю комнату. Вытолкав за двери свою подружку и вернувшись в гостиную Августина, хотя и явно расстроенная, сделала недоуменный вид и спросила: "Что это с тобой? Ты, отчего весь так побледнел"?
Славка сидел на кухне и слышал весь этот разговор.
– Со мной? – Переспросил сухим голосом отец.– Это я хочу знать, кто приходил, и что случилось с тобой? Что все это значит?
– О чем ты? – Сделала вид, что не понимает Августина.
– О наркотиках! – повысил голос отец. – Я все слышал.
– Да тебе померещилось. Перетрудился, наверное, все пишешь и пишешь без отдыха, ну разве так можно!
– Ты что, меня за глупого принимаешь, неужели я уже должен не верить собственным ушам? – Возмутился отец.
– Да что ты ко мне пристал? Какие наркотики? О чем это ты?
– О пропаже в больнице. Может, мне сходить туда сейчас и самому удостовериться в том, что это правда, и ты к этому имеешь какое-то отношение?
– Ты, Декабрев, вообще с ума спятил? Ни о чем таком мы даже не разговаривали. Ленка за рецептом пирога ко мне зашла на минутку, вот и все. – Слава, ты посмотри, обратилась она к сидевшему на кухне сыну, у нашего отца от вчерашней выпивки, похоже, глюки пошли.
Славка понимал, что это не так, и никак не откликнулся на слова матери, молча и насупившись, сидел за кухонным столом, и, глядя с третьего этажа в окно, за которым зеленели раскидистые тополя, и клены воинской части, голубое, с прядями перистых облаков, небо, рисовал пейзаж. Он был одаренным мальчиком. Отец, сам в детстве занимавшийся в изостудии городского Дворца пионеров у ставшего потом широко известным в стране художником Виталия Рыбакова, рано приобщил его к живописи и помогал ему своими советами. Будучи поэтом и писателем, подсказывал, как в капле воды или в обычном кленовом листке, просвеченном ярким солнцем, можно увидеть целый мир, живущий по своим, чаще всего не известным людям, законам. Славка с удовольствием погружался в него и иногда, словно растворялся в нем, любуясь прекрасными видами небольшого парка, поднимавшимися за ним и хорошо видными в ясную погоду белоснежными вершинами и пиками Большого Кавказского хребта, близкими предгорьями, поросшими фиолетовым кустарником и деревьями. В такие минуты он вспоминал про кавказские рисунки Михаила Лермонтова и гималайские полотна Николая Рериха с их неповторимым космосом и философией, впитанной от самой природы. Ему тоже хотелось стать таким же известным и хорошим художником. Но теперь над всем этим, похоже, словно черная туча, нависла настоящая угроза. Спокойная и размеренная жизнь могла круто измениться.