Лечение электричеством
Шрифт:
— Ты этого хочешь? — удивился Грабор, но Лиза его не слушала.
— Теперь все в порядке. Теперь я поняла, что к чему. Я давно этого хотела. Какая холодная земля, — она поднялась с асфальта. — Мне нужно беречь придатки. Пожалей мои придатки, Грабор. Какая ты сволочь.
— И это будет историей его рождения?
ФРАГМЕНТ 70
Гостиница оказалась самой маленькой на земле. Когда утром Грабор открыл дверь, над головой висели сосульки и сосули. Они опускались с козырька над входом: плотные, чистые, сверкающие. Лучшие образцы
— Сударь, я вижу, вы очень спешите?
— Очень спешу, сударь.
— Очень жаль, но я должен попросить Вас об одной услуге.
— О чем же?
— Пропустить меня вперед.
— Но я вошел сюда раньше.
— Что ж из этого.
— Вы ищете ссоры?
— А как же?
— Тогда защищайтесь!
Сосульки разламывались при первом соприкосновении и, падая на кафель ванной, разбивались вдребезги.
— Как ты похудела за эти дни. Как много пережила. Как подешевела.
Лиза извернулась и ударила его ледяной шпагой по щеке.
— Мальчик, тебе не больно?
В приемнике играл Клаудерман «К Элизе», популярная мелодия. Профессиональные пальцы набирали звукоряд Бетховена с механической тщательностью, лишая музыку личности исполнителя и своеволия в аранжировке. Элементарный ученический клаксон. Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-лям. Толстая пыхтела от удовольствия, барабанила пальцами по коленке.
— Он профессионал, — сказала она. — Он играет самую простую музыку, но с такой четкостью, что становится уже не Бетховеном, а именно Клаудерманом. Он чистый! Вот какой. Он чистый!
— Хлорированный?
— Рафинированный. Или как дождь прошел. — Лизонька бросила шпагу и увлеклась музыкальными воспоминаниями. Шопен — шелест, прозрачный. Мусоргский с красным носом. Громыхает. Вижу его калоши. А это написал? Стравинский? Что-ж-такович?
— Итальянский композитор Мимо Рота.
ФРАГМЕНТ 71
В углу столовки горел электрический камин, установленный в кирпичном остове старого: нарисованные угли тлели уютнее настоящих. На столиках — клеенчатые скатерки в синюю клеточку, антикварные солонки, мутные пластмассовые бутылочки с кетчупом. Всё почти как дома. В туалете Грабор обнаружил вазу с несколькими чахлыми маргаритками, подарил несколько штук Лизе.
— Как где? Купил. Я умею делать сюрпризы.
Они доели омлеты с беконом, сходили за добавкой кофе. Проходя мимо опрятного старика-бармена, Лизонька спросилась, можно ли здесь курить. Люди за соседним столиком хвалили пищу, один мужчина говорил другому, что хорошо знает это место. Они казались Грабору прекрасными в своем порыве.
— Все люди одинаковые, — подытожил Грабор. — Просто жрут разные вещи. Если бы мы с тобой любили пасту, сэндвичи и зеленый салат, мы не были бы такими мудаками. Что мы едим? Когда каждый правильно и честно делает свое дело, получается реальная польза всем, всему обществу.
— Я вообще-то могу замуж выйти, —
— В барокамере. Кстати, что это такое?
Грабор с внутренней улыбкой вспомнил Берту, давно он ей не звонил.
— Тебе все надо сразу. Много денег и любви. У нас нет привычки к труду и систематическому мышлению. Мы что-то не то употребляем в пищу. Что мы едим? Жареную картошку, лук, шкварки, кефир, колбасу. Сплошной жир, холестерин и крахмал. Dese yankee hot dogs don't treat me stomach very nice… Один мой знакомый чувак сказал, что садится на диету, и стал потреблять только копченые индюшачьи ноги. Раньше ел все, что попало, а теперь сплошную индюшатину.
Лизонька заинтересовалась, она испробовала уже несколько вариантов здорового образа жизни.
— Надо есть пустой бульон из капусты. На мне юбка трещала, а через два дня уже висит. Где он прочитал про индюшатину?
— Он сам придумал. Главное — самоограничение. Многие от таких вещей зазнаются.
Служащий, пожилой человек в малиновом жилете тонкой шерсти и бабочке, похожей на бабочку местного министра обороны, вышел из-за прилавка, встал посередине зала. Он расстроенно шарил в пространстве слезящимися глазами в пушке бесцветных ресниц. Молодая пара, сидящая за столиком у входа, дружелюбно посматривала на Лизоньку.
— Здесь нельзя курить, — сказал он наконец тревожным тоном. Походил немного у столиков, заглядывая каждому из семи посетителей в лицо. Дыма видно не было. Люди завтракали и не обращали на него внимания.
— У нас поэтому земля под ногами горит, — продолжил Грабор. — Что ни возьмем в руки — обязательно попортим. Квантовая механика, бля. Когда я сижу в обществе приличных людей, всегда думаю — а не плеснуть ли это кофе кому-нибудь в рожу. Ох как защебечут… Или в метро… Схватить самую красивую телку и прыгнуть с ней наперерез головному вагону. Пусть каждый занимается своим делом. — Он укоризненно добавил: — Девочка, здесь нельзя курить, неприлично.
— Да, такое место хорошее. — Она погасила сигарету о внутреннюю сторону столешницы. — Сосульки, цветы… Я могу устроиться проституткой в Рено. Ты можешь играть в карты. Даже если выйду замуж — останусь с тобой. — Раздвинула шторки на деревенском окошке. Там все еще выставлялись медведи, олени и деды морозы, осыпанные золотинками. — Я так давно не видела снега! На ветках! Падает!
— Мы должны достичь большого успеха, — согласился Граб.
Старик так и не смог выследить бедную Лизу, снова вышел в зал и окоченело спросил:
— Кто курит? Признайтесь, кто курит? Пожалуйста.
Молодые у двери шумно задвигали тарелками и встали, собираясь уходить.
— Я, — сказала Толстая с вызовом. — Конечно, я. — Она показала скомканный окурок, вертя его кончиками пальцев.
— Я же сказал вам, что здесь не курят.
— Я слышала.
— Я сказал вам. Здесь табличка.
— Ну и что?
Старик покраснел, осунулся, не в силах осмыслить происходящее. После недолгого молчания подобрал нужную формулировку.