Лед и пепел
Шрифт:
— Ну, как? Все живы? — смеется наш консул. — Тут народ экспансивный. Не шутка — люди из Москвы через Арктику прилетели.
Наконец появляются Чечин и Терентьев, оба потрепанные и со следами отпечатков губной помады.
— Ну и ну! Еле вырвались! А ведь на вид такие важные! — пытается объяснить нам следы краски Виктор, но мы смеемся и отвечаем. «Посмотрим, как дома будете перед женами оправдываться».
Юркие и вездесущие репортеры, кинооператоры ведут настоящую осаду, и только незнание языка облегчает нам жизнь.
Все протягивают кто блокнот, кто визитную карточку, кто пачку из–под сигарет, кто долларовые ассигнации, а кто газеты, чтобы
От имени пассажиров Громов поблагодарил экипаж за быструю доставку миссии, напомнил, как тяжело и сложно четыре года назад он летел из Москвы через полюс в Портленд и что ему, старейшему летчику, было приятно видеть в лице экипажа достойную смену, мужественную, смелую и технически грамотную, в совершенстве овладевшую летным искусством.
В ответном слове, которое товарищи доверили мне, я сказал:
Наш экипаж тронут столь высокой оценкой Мы были рады, что своей работой рассеяли вполне понятное недоверие таких маститых асов к молодому экипажу. Оставляя здесь наших высоких пассажиров, уверены, что вскоре они услышат о наших боевых полетах. Мы горды, что партия и правительство доверили нам этот чрезвычайный рейс, и бесконечно счастливы вашему свидетельству, Михаил Михайлович, что этот рейс без всяких специальных сборов и подготовки — выполнен нами хорошо, так же как и Экипажем полярного летчика Василия Задкова и штурмана Вадима Падалко, которые тоже сегодня приводнились. Мощность крыльев советской авиации не в отдельных асах, а в их массовости, а в Полярной авиации страны таких экипажей достаточно. Вы прибыли сюда, Михаил Михайлович, за отбором военной техники Подберите же нам такие самолеты, чтобы их радиус полета позволил нам добраться до самых дальних берлог фашистских хищников — и наша справедливая месть настигнет их. Смерть фашизму!
— Смерть фашизму!! — в едином порыве ответил зал Священный гнев и непоколебимая уверенность звучали в этом возгласе.
Много раз мне приходилось бывать в боях, попадал в такие положения, когда, казалось, не было выхода, но никогда так не щемило сердце за оставленных близких, за Родину, как тогда — за многие тысячи километров от своей земли Страшные слова: «Взят Киев», «Наши войска отошли от Харькова», «Ленинград блокирован», «Взят Смоленск, Витебск, Могилев…» — поистине разрывали сердце.
Нас развели по номерам — роскошным, с кондиционированным воздухом, широкими, мягкими постелями, телефонами и приемниками. Все комнаты, занятые экипажем, сообщались между собой. Мы долго не ложились спать, с балкона смотрели на огни города и яркую феерию «реклам Чужая страна, чужая жизнь. Нам, уже привыкшим к затемнению, странно было видеть это море света, оно беспокоило и как–то настораживало. Как всегда, разговор зашел о войне, о том, что сейчас происходит под Москвой. Разошлись поздно. Уснул я как убитый.
— Валентин, вставай, но тихо! — услышал я сдержанный шепот Черевичного, в одних трусах стоявшего передо мной с пистолетом в руке.
— Что случилось? — сразу приходя в себя, вскочил я с постели.
— Не знаю. Похоже на провокацию. Какая–то чертовщина с моей одеждой Ночью услышал — вроде открывается входная дверь. Проварил, но она заперта и даже на внутренней цепочке. Лег в постель — захотелось курить, Встал, чтобы достать из пиджака «Казбек», открыл платяной шкаф, а там пусто. Ни одежды, ни обуви, ни шерстяного белья. Воры или провокация? Черт знает что! Хорошо, пистолет спрятал под подушку! — жадно затягиваясь, торопливо проговорил Иван, подозрительно поглядывая на приоткрытую дверь из моей комнаты в ванную, которая от сквозняка тихо поскрипывала.
Быстро подхожу к платяному шкафу и рывком открываю.
— Пусто! Вот гангстеры, тоже увели' Но как? Моя дверь тоже на цепочке!
— Может, через балкон? — предполагает Иван. Осматриваем оба балкона. Они изолированы и доступа извне к нам нет. Будим Сашу Макарова. Он флегматично выслушивает нас и ворчит, поворачиваясь к нам спиной:
— Глупый розыгрыш, умнее не придумали? Уходим в комнату к Черевичному и все тщательно осматриваем. В окнах уже рассвет. Видно, как розовеет вершина какой–то высокой горы, по форме напоминающей наш Казбек, но одноглавый Левее ее вспыхивают зарницы, но не поймешь, естественные или от рекламы. Закуриваем и садимся. Положение как в комедии.
— Надо позвонить! — говорит Черевичный
— Кому, зачем и как? Телефонов наших сотрудников не взяли, а администрации… Как будем объясняться? На англо–одесском?
— Тогда придется ждать. В девять будет Маслюк. Знаешь, давай спать по очереди.
— Ты ложись, Иван. Я спать не хочу. Сейчас около шести.
Вдруг легкий скрип и какая–то возня донеслись из моей комнаты. Мы бросились на шум, но в комнате уже было тихо.
— Наверное, в коридоре.
— Но шум шел из комнаты! — твердо заверяет Иван. Осторожно осматриваем все по очереди, начиная с туалета. Иван открывает мой платяной шкаф и присвистывает.
— Смотри–ка! Точно «гангстеры»! Они же вытащили нашу одежду из гардеробов через задние стенки, открывающиеся в коридор! Это чтобы не тревожить покой постояльцев, а?!
Мы перешли в комнату Чечевичного, в его шкафу тоже уже висела отлично выглаженная одежда.
— И дырка заштопана! А я еще в Москве просил жену» Рубашка–то подкрахмалена! Ну, сильны!
Кальсоны были вложены в брюки и вместе с ними отутюжены. Иван, всегда тщательно следивший за своей одеждой и умевший щегольски ее носить, костюм гладил сам и теперь с видом знатока рассматривал работу обслуживающего персонала отеля.
— Да, умеют делать! Но почему, скажи ты мне, кальсоны вместе с брюками отгладили?
— Давай поразмыслим методом дедукции, — предложил я. — Ты свое командорское бельишко где складывал перед ванной?
— Рубашку бросил в ящик шкафа, а брюки, как всегда, снял вместе с кальсонами.
— Ну вот, из уважения к привычкам господина командора: брюки и кальсоны надевать одновременно, они так и оставили для твоего удобства.
Посмеявшись, мы разошлись по своим комнатам и тут же заснули.