Лед и пепел
Шрифт:
— Никак не пойму этих американцев, внешне очень беспечны, а к нам как–то все же насторожены.
— Не везде, и далеко не все. Есть профашистские группировки и в Америке, вот они–то и мутят воду.
После обеда пошли осматривать город. В первую очередь зашли в Михайловский собор, где были иконы, написанные большими русскими художниками, среди них и работа кисти Венецианова.
В городе, в магазинах и на улицах изредка слышна русская речь. На Кекуркамне и вокруг него сохранились жилые дома времен Баранова, а в музее много экспонатов быта, орудий труда и охоты русских поселенцев.
Американцы, к которым мы обращались
Вечером, на приеме, организованном командованием гарнизона и мэром города, было многолюдно и шумно. Офицеры с женами, принаряженными словно на бал, окружили нас тесным кольцом и задавали всевозможные вопросы о жизни в Москве и о том, как мы «летели через полюс» (почему–то у них сложилось мнение, что мы прилетели к ним через полюс, а не через Анадырь), но больше всею вопросов было о войне. Среди доброжелательных проскальзывали и довольно ехидные. Например, «Гитлер уже под Москвой, куда вы вернетесь, закончив свою миссию, не лучше ли вам остаться в Америке?»
Наши ответы присутствующие встречали аплодисментами и одобрительными возгласами. Отвечая на вопросы, мы все ждали, когда же начнется, так сказать, официальная часть. Но этого, видно, не предполагалось. В двух больших залах со столами, заставленными бутылками с виски, шампанским и легкой закуской, все стоя непринужденно пили, смеялись и говорили. Зная, что в чужой монастырь со своим уставом лезть не положено, мы быстро освоились, включились в эту шумную толпу и не заметили, как к нам подошли командующий гарнизоном и мэр со своими семействами. Представив жен, дочерей, сыновей, мэр провозгласил тост за дружбу русских с американцами, истоки которой, как он сказал, заложены очень давно, свидетельством тому этот остров имени Баранова, который при неразумной политике мог бы быть объектом раздора, но чувство дружбы великого русского народа к молодой республике не допустило такой несправедливости. Слова мэра вызвали горячие аплодисменты собравшихся и дополняющие тосты — о дружбе двух великих народов, поддерживающих друг друга в тяжелой обстановке. Потом коротко выступил командующий базой. Он говорил о мужестве Красной Армии, продолжающей отбивать натиск врага, даже в такой сложной обстановке, в какой европейские страны предпочли бы капитуляцию.
В наших ответах мы поблагодарили за гостеприимство и за готовность правительства Америки, американского народа оказывать содействие Советскому Союзу в борьбе с фашизмом.
Потом были танцы. Иван Черевичный лихо кружил в вальсе ситкинских красавиц, да и другие ребята не отставали от него. Танцы чередовались музыкальными выступлениями и боксом на отличном ринге в одном из залов.
Бои были любительские, но вызывали дикий ажиотаж зрителей. Тут же заключались ставки на того или иного боксера и тут же расплачивались.
В перерыве командующий базой сообщил нам, что вылет наш разрешен на десять утра и что четыре «каталины» будут сопровождать нас почетным эскортом до Сиэтла.
Черевичный поблагодарил командующего, но высказал сомнение:
— Вы предполагаете, что погода будет ясной до Сиэтла? В облаках мы потеряем друг друга, и может появиться угроза столкновения.
— Синоптики дали хороший прогноз. При неблагоприятных условиях вылет также состоится, но с соблюдением интервалов во времени стартов и по высоте Мы так часто практикуем, и наши экипажи хорошо натренированы
— Ол–райт! — ответил Иван, и оба рассмеялись.
— О, командор Черевичный, вы уже заговорили на нашем языке!
— О да, господин контр–адмирал, только с хохляцким акцентом!
— Что такое «хохляцким»?
— Украинским. Я родился в маленьком городке, Голте, ныне Первомайск. Увы, там сегодня нацисты, — с болью закончил Иван.
— Какие же адские силы помогли этому ефрейтору так далеко прорваться!
— Какие силы? Те, которые ненавидят коммунизм и готовы наслать на него всякую чуму, а теперь вот сами на коленях, растоптаны грязными сапогами нацизма! Но советский народ не согнуть, сломаем Гитлеру хребтину, хотя и очень это тяжело! Ведь нам одним приходится сдерживать всю эту орду!
— Америка даст вам оружие, технику…
— Но когда все это дойдет?! Коммуникации растянуты. Доставка страшно затруднена, а вторым фронтом даже не пахнет!
— Будет использован Северный морской путь, — наставительно заметил контр–адмирал. — Это намного короче, нежели через Тихий океан. Лишь бы вы продержались два–три месяца!
— А вы понимаете, чего будут стоить эти два–три месяца…
Чувствуя, что диалог этот может далеко зайти, извинившись, я вмешался с вопросом:
— Господин адмирал, в часе полета от вас, в океане нами встречены две подлодки. Обе под японским флагом, в надводном положении. Курс следования девяносто пять — сто градусов.
— Японские субмарины? Это обычные тренировочные походы. Океан нейтрален, воды всем хватит!
Мы переглянулись с Иваном.
— Я сказал что–то не так? — заметив это, спросил командующий.
— Нам кажется, господин адмирал, вы недооцениваете действия вашего потенциального противника, — ответил я.
— Вы думаете, господин навигатор, это связано с благополучием нашей базы? Разведка? Но мы контролируем все подходы к острову. А сейчас в районе, где вы встретили японские лодки, барражируют две «каталины», но они ничего подозрительного не обнаружили.
— Так действовали накануне нападения и фашисты. Мы встречали их самолеты в нейтральных водах, примыкающих к нашим арктическим островам, но не придавали этому значения, а они занимались разведкой.
Было видно, как под загорелой кожей на скулах контр–адмирала нервно заходили желваки. Он что–то вполголоса сказал стоящему рядом офицеру, и тот тут же вышел.
— Благодарю вас, быть может, вы и правы. Ведь опыт одного дня войны стоит года академии. — Наполнив бокалы шампанским, адмирал закончил: — За первых русских землепроходцев, открывших и освоивших этот чудесный остров! За ваших пращуров, господа советские летчики!