Лед и пепел
Шрифт:
Спустя час мы уже шли на бреющем полете над тайгой, скрываясь в складках рельефа от возможного нападения истребителей противника и их разведчиков, которые в целях расшифровки местоположения наших аэродромов пытались пристраиваться у нас в хвосте и следовать до места посадки.
В кабине жарко. Пахнет хвоей и парами бензина. Самолет летит так низко, что верхушки деревьев волнами разбегаются, а стекло пилотской кабины покрывалось жирным слоем разбивавшихся насекомых, мешающих обзору. Вскоре тайга начала редеть. Огромные, заболоченные пятна тундры и россыпь озер все больше и больше вытесняли
Но вот, наконец, море. Холодное Баренцево море. Далеко осталась земля. Самолет идет низко, почти над гребнями разгулявшихся волн. В кабине чувствуется солоноватая прохлада. Все наше внимание — на море и на воздух. В любую минуту, с любой стороны могут появиться хищники с пауками свастик на крыльях, или всплывет подводная лодка. Сергей Наместников не выходит из своей башни, и наши глаза до боли впиваются в серо–зеленую зыбкую поверхность моря. Пока все спокойно. Наш одинокий самолет стремительно скользит над враждебной поверхностью воды.
Орлов затягивает песню. Его сочный сильный баритон вольно разносится по кабине. На душе становится легко и ясно,
Что ищет он в стране далекой,
Что кинул он в краю родном?..
— Корабль впереди, слева под тридцать градусов! — раздается голос Сергея в наушниках.
— Кто? Свой, чужой?
В бинокль я вижу небольшую парусно–моторную шхуну.
— Похожа на гидрографический бот типа «Темп», — говорю я Орлову, беря управление на себя и передавая ему бинокль.
Юра внимательно рассматривает корабль и с облегчением отвечает:
— Точно! Один из наших гидрографических ботов, «Темп» или «Нерпа».
— Отчаянный кораблик! — с восхищением говорит Кекушев.
— Куда же его черт несет? Ведь в этом районе барражируют немцы, — злится Орлов.
— Может, туда же, куда и нас? Его курс прямо на Новую Землю, — говорю я.
— Подвернем? Посмотрим и порадуем ребят, — просит Николай.
— Нет, Коля. Во–первых, напугаем, во–вторых, дешифруем себя. С этого расстояния вряд ли они нас видят. А, кроме того, флага нет. Могут и угостить!
Бот остался где–то позади. Шел четвертый час полета. Мысленно продумываю, где искать разбежавшиеся суда. Вероятнее всего, у Новой Земли, как и предполагает Папанин. Логично. Прежде всего они, конечно, могут броситься на север, чтобы уйти подальше от фашистских авиабаз, расположенных в Норвегии, а потом вдоль южной кромки льдов двинуться к Новой Земле, с ее многочисленными укромными бухтами и заливами, очень удобными для стояния кораблей и контролируемых нашим морским флотом.
— Начнем поиск с зимовки Малые Кармакулы, а оттуда вдоль западных берегов Новой Земли на север, — предлагаю я Орлову.
— Согласен, кстати надо особенно внимательно осмотреть бухту у Малых Кармакул. Это ведь там, в империалистическую войну была организована немцами секретная база подводных лодок.
— Ты думаешь, они посмеют и в наше время, когда на арктических островах столько зимовок и радиостанций?
— Они любят повторяться, — кивает Орлов. Мы подходим к Новой Земле. Этот огромный остров — длиной в тысячу километров — состоит из двух частей, разделенных проливом Маточкин Шар. Далеко вдающиеся в сушу глубокие заливы с отвесными скалистыми берегами, высотой до восьмисот метров и сбросами ледников, по своей структуре напоминают скандинавские фиорды, но только более суровы и величественны. Не доходя до береговой черты, мы прижались почти к самой воде. Малая высота маскировала нас, но в то же время мешала нашим поискам, ограничивая обзор. Погода портилась. Тяжелая облачность, свисая рваными клочьями до штилевой, зеркальной поверхности бухты Малых Кармакул, создавала серьезную угрозу, но горизонтальная видимость была терпимой. Напряженно всматриваемся в стремительно проносящуюся местность, обходя высоты северного берега бухты.
Вдруг на светлой, изумрудной воде замелькали радужные пятна.
— Масляные пятна! Внимание! Это следы подводной лодки! — крикнул Сергей через микрофон.
— Может быть, наша? — размышляет Кекушев.
— Нам ничего не сообщили о пребывании наших лодок в этом районе, — говорю я.
Осторожно делаем круг. Пятна исчезают, но через минуту вновь появляются, расплываясь широкими кругами. Их цепочка уходит из залива в море.
Чья? Наша, немецкая? Темные, молчаливые скалы, глубокий залив и холодное море…
— Ушла! Но если бы была чужая, то она наверняка бы обстреляла зимовку и радиостанцию!
— Кто знает? Может, лежала на дне бухты и выслеживала наши корабли? — ответил я Орлову.
В короткой шифровке передаем наши координаты на базу, которая неотрывно следит за нами, и идем на север к следующему заливу. В полете мы уже более семи часов. Все многочисленные заливы и проливы, обследованные нами, пустынны.
В районе Маточкина Шара облачность рассеялась. Глубокое голубое небо, яркое солнце и изумрудное море дышали таким безмятежным покоем, что на какое–то время забылось даже об этой чудовищной войне…
Пересекая скалистую гряду, отделяющую Маточкин Шар от губы Матюшиха, неожиданно выскакиваем на группу неизвестных кораблей. Под крутым берегом, вытянувшись в беспорядочный полукруг, стояли голубовато–серые, тяжело осевшие суда.
— Караван! Три, пять, десять… — считаю я.
— Да их здесь целая армада? Чьи?! Пускай зеленую ракету! Откроют огонь, приняв за фрицев! — командует Орлов.
— Поздно! Смотрите, там боевая тревога! А наш сигнал. «Я свой» — им неизвестен! — отвечаю я.
С малой высоты было отчетливо видно, как на боевых кораблях и судах заметались команды. Медленно поползли, направляясь в нашу сторону, длинные стволы орудий. Показался синеватый дымок, и колючие струи трассирующих пулеметных очередей прошили воздух. Дав полный газ моторам, мы перескакиваем следующий каменистый перешеек и, прячась за высокий берег, уходим от опасного места.
— Сергей, смотри внимательно! На одном из бортов катапультный истребитель!
— Видел, штурман! А как перепуганы! Этак, мастера, и собьют.