Лед и пламя 1-2
Шрифт:
Дома Опал принялась суетиться в столовой, украшая стол цветами и доставая лучшее столовое серебро.
– У нас будут гости? – безучастно спросила Блейр.
– Да, дорогая, приедет он.
– Кто – он?
– Кейн. О Блейр, он такой милый человек. Я уверена, что ты его полюбишь.
Через несколько минут дверь отворилась, и вошла Хьюстон под руку со своим великаном-миллионером. Она держала жениха, как только что выигранный приз. До этого Блейр видела его в церкви и отметила, что наружность у него приятная. Разумеется, он не так красив, как Лиандер или даже Алан, но в общем ничего. Особенно
– Мистер Таггерт, вас устроит это место – рядом с Хьюстон и напротив Блейр? – заворковала Опал.
Некоторое время все молча сидели перед своими тарелками.
– Надеюсь, вы любите ростбиф, – заметил мистер Гейтс, начав разрезать большой кусок мяса.
– Да уж надеюсь, что он понравится мне больше, чем то, что я ем каждый день. Правда, Хьюстон настолько мила, что нашла мне кухарку.
– А кого ты наняла, Хьюстон? – спросила Опал с холодком в голосе, напоминая дочери, что в последнее время та подолгу не бывала дома и никто не знал, где она находится.
– Миссис Мерчисон, на то время, пока Конрады в Европе. Сэр, у мистера Таггерта, возможно, есть некоторые предложения относительно капиталовложений, – обратилась она к мистеру Гейтсу.
«Ну теперь его будет невозможно остановить», – подумала Блейр. Таггерт походил на слона в посудной лавке. Когда мистер Гейтс спросил его о вложениях в строительство железных дорог, он поднял кулак и проревел, что железные дороги приходят в упадок, что ими покрыта вся страна и на этом уже невозможно сделать приличные деньги – «разве несколько сотен тысяч». Его кулак обрушился на стол, и все от неожиданности подскочили.
В сравнении с темпераментными и громогласным Таггертом, Гейтс казался котенком. Таггерт не терпел вообще никаких возражений; он был прав во всем и рассуждал о миллионах долларов, как о песке.
Вдобавок к самонадеянности, он обладал устрашающими манерами. Он пытался отделить кусок от своего ростбифа ребром вилки, и, когда тот соскочил с тарелки и перелетел через стол к Блейр, Таггерт даже не прервал своих поучений Гейтсу о том, как управлять пивоварней; просто вернул мясо на тарелку и продолжил трапезу. Игнорируя три вида поданных на гарнир овощей, он взгромоздил себе на тарелку два фунта картофельного пюре и вылил все содержимое соусника на вершину этой белой горы. Чтобы насытиться, ему потребовалась половина десятифунтового куска жаркого. Он перевернул чашку Хьюстон, но она только улыбнулась ему и сделала знак служанке принести тряпку. Он выпил шесть стаканов охлажденного чая, прежде чем Блейр увидела, как Сьюзен тайно наполняет его стакан из отдельного кувшина. И тогда Блейр догадалась, что Хьюстон позаботилась, чтобы Таггерту подавали темное пиво со льдом. Он разговаривал с набитым ртом, и дважды еда оказывалась у него на подбородке. А Хьюстон, словно он был ребенком, дотрагивалась до его руки, затем до его салфетки, которая так и оставалась свернутой перед его прибором.
Блейр не хотелось есть. Ей было не по себе оттого, что вокруг летает пища, что столовое серебро совершает прыжки, а этот невыносимый, громогласный человек завладел беседой. С таким же успехом он мог произносить речь.
Но хуже всего было то, что Хьюстон, ее мать и Гейтс ловили каждое его слово,
Таггерт выдержал длинную паузу – он делал Гейтсу предложение принять участие в покупке земель – и взглянул на Блейр. Неожиданно он вообще прекратил разговор и отодвинул свой стул.
– Дорогая, нам лучше поехать, если ты хочешь попасть в парк засветло, – обратился он к Хьюстон.
«Господи, – подумала Блейр, – ведь он не догадается поинтересоваться, все ли закончили есть. Он готов ехать и в приказном порядке требует, чтобы Хьюстон ехала с ним». Что она и сделала. Беспрекословно.
– А, это ты, Ли, – улыбнулась Опал, поворачивая голову, маленькое дубовое кресло-качалка скрипнуло под ней. – Я не слышала, как ты вошел, – она посмотрела на него внимательней. – Вид у тебя получше, чем несколько дней назад. Что-нибудь произошло?
И на лице у нее появилось выражение «я же тебе говорила».
Ли коснулся губами ее щеки и сел рядом на стул. В руках он крутил большое красное яблоко.
– Может, дело не в том, что мне нужна ваша дочь, а в том, что мне нужны вы в качестве тещи. Иголка даже не дрогнула в руке Опал.
– Значит, сегодня ты уже полагаешь, что твои шансы выросли. Если я правильно помню, в последний раз, когда мы с тобой разговаривали, ты был уверен, что тебе никогда не добиться моей дочери. Что-то изменилось?
– Изменилось? Всего лишь весь мир, – и он смачно вгрызся зубами в яблоко. – Я собираюсь победить. Я не просто собираюсь выиграть, это будет внушительная победа. У бедного малыша Хантера не останется ни малейшего шанса.
– Чувствую, что ты нашел ключик к сердцу Блейр, и это не цветы и конфеты.
Лиандер улыбнулся, скорее себе, чем Опал.
– Я собираюсь обхаживать ее с помощью того, что она действительно любит: огнестрельные ранения, заражения крови, респираторные заболевания, ампутации – все, что смогу найти подходящего.
Опал казалась напуганной.
– Звучит ужасно. Что, действительно такие решительные перемены?
– Насколько я могу объяснить – чем хуже случай, тем он больше ей нравится. До тех пор, пока есть кто-то, кто будет следить, чтобы она не переусердствовала, с ней все будет в порядке.
– А ты как раз и будешь тем человеком, что позаботится о ней? Лиандер поднялся:
– Всю оставшуюся жизнь. Кажется, я слышу приближение моей любимой. Увидите, меньше чем через неделю она побежит к алтарю.
– Ли?
Он остановился.
– А как насчет больницы св. Иосифа? Он подмигнул ей:
– Я сделаю все возможное, чтобы она никогда об этом не узнала. Я хочу, чтобы она сама их отвергла. Кто они такие, чтобы говорить, что она не может работать у них?
– Она хороший врач, разве не так? – Опал сияла от гордости.