Лёд
Шрифт:
– Меня тоже знобит. Это пройдет.
– Ледок, ледок-то не пройдёт... это вы, батенька, обманывать себя изволите. Через этакую штуку пройти без ободранных бочков затруднительно...
– Все-таки это не настоящая смерть.
– Ничего-то вы, батенька, не поняли. Куда уж настоящее... А, вот и он. Здравствуйте, здравствуйте, драгоценнейший Евгений Степанович! С воскресеньицем вас! Так сказать, смертью смерть поправ...
– Давайте не будем кощунствовать хотя бы сейчас, Георгий Семенович. Вы знаете,
– Давайте не фарисействовать, Евгений Степанович! Я, кажется, не давал никакого повода...
– Ну вот, опять началось. Вы и на том свете лаяться будете?
– Так мы уже на нем побывали, дражайший...
– Давайте не будем профанировать то, что профанировать нельзя. С догматической точки зрения мы не были мертвы. Наши души находились подле тел и воспринимали реальность, хотя и пассивно. Это не более чем глубокий сон. Мы не Лазари, Георгий Семенович, и не надо смешивать рукотворное и нерукотворное. Именно здесь, именно сейчас, именно нам, как никогда, необходимо трезвое, я подчеркиваю, трезвое восприятие реальности такой, какая она есть, а не останавливаться на субъективных переживаниях, каковы бы они не были...
– Господа-товарищи! Эй! Есть врачи?
– Я врач. Что случилось?
– Кажется, перелом.
– Да, кости у нас у всех хрупкие. Иду-иду. Господа, отложим этот спор. Моя принципиальная позиция, впрочем, ясна.
– Врачи есть, спрашиваю?
– Иду, иду.
2010 год. Колыма. Подземный комплекс 9-Щ453.
– Товарищ полковник!
– молоденький лейтенант чуть не плакал.
– Каждый второй...
– Что ещё? В чем дело?
– То же самое, товарищ полковник!
– Они хоть живы?
– Живы, товарищ полковник... но... эта... ни соображают ни хера. Глаза стеклянные, во...
– Остановить разморозку сектора. Чернова ко мне.
– Есть!
– лейтенант с синим лицом, в полуистлевшей форме, лихо козырнул и побежал по коридору.
Полковник склонился над картой комплекса и обвел красным карандашом еще один сектор.
Снизу донёсся дикий крик - это орал какой-то бедняга, - наверное, из восточного сектора. Полковник поморщился: раствора на всех не хватало, так что люди иногда просто сходили с ума от боли в отмороженных мышцах.
За железной дверью забухали сапоги.
– Товарищ полковник! Старший лейтенант Чернов по вашему приказанию прибыл!
– Вольно, лейтенант. Доложите обстановку.
– Разморозка личного состава лагеря идет по плану. По невыясненным причинам возникли трудности с восточными секторами. Много мертвых, еще больше полуотмороженных. Работы остановлены до вашего распоряжения.
– Вы их видели?
– Так точно, товарищ полковник.
– Давайте без формальностей. Как они?
– Если без формальностей, то хуёво, товарищ полковник, - молодцеватый Чернов, уже неделю как живой и потому похожий на человека, позволил себе едва заметно усмехнуться в усы.
– Ну дурачки, одним словом. И глаза такие... знаете...
– Знаю. Скажи главное: они приказы понимают?
– Да, приказы выполняют. Рявкнешь по-нашему, они на раз всё делают, как на маневрах.
– Оружие держать в руках могут?
– Не зна... так точно, товарищ полковник. Легкое стрелковое оружие могут.
– В таком случае продолжить разморозку сектора.
– Но...
– Никаких но. В стране сам знаешь что творится. Контрреволюция. Нам понадобится каждый штык, каждый винт. Пришли мне Рыбина.
– Который штрафбатом командовал?
– Того самого. Справится Рыбин. А не справится...
– Так продолжать?
– Да. Ступай.
– Есть!
– Чернов приложил руку к полинявшей фуражке и скрылся за дверью.
2010 год. Самара.
– С-сволочь, - обессиленно сказал Лысый, бросая в сторону окровавленную тряпку.
– Никак?
– бородатый кавказец ухмыльнулся, но глаза остались серьезными и холодными.
– Ничего его не берет. Мы уж чего с ним только не делали...
– Зрачки смотрел, уродец?
– кавказец уже не улыбался.
– Да. Боли не чувствует. Ему яйца калёными щипцами рвали, а ему хоть бы хны.
– Они все такие? Как ты думаешь, Лысый?
– Да нет вроде. Командуют-то ими, небось, нормальные. А эти зомби какие-то. Откуда они только взялись? И форма какая-то странная. Тряпки как будто хуй знает сколько в луже лежали. Не гнилые, а вот как бы...
– Хватит пиздить, - в комнату вошел Ханчик. Лысому достаточно было краем глаза глянуть на него, чтобы понять: дело действительно плохо.
– Так, братва, слушай сюда. Надо уёбывать.
– Ты чего? Мы ж весь город держали. Нас Масуд на такие бобы поставит, что...
– Ты не понял? За бугор надо уёбывать. В городе местные сбесились.
– Они ж всегда...
– Всегда. А когда эти появились, они с цепи сорвались. Набережную сейчас громят.
– Там же наши были.
– Их всех порезали.
– Эти, отморозки?
– Нет, местные бараны. Уходим, быстро.
В стекло ударила автоматная очередь.
2010 год. Москва. Кремль.
– Товарищ Сталин, это же все контра недобитая. Шлёпнуть в патоку, и все дела.
– Нэ тарапитэсь, товарищ Тухачевский. Послушаэм товарища Бухарина.
– Если вы уж предоставили мне слово, Иосиф Виссарионович, то я хотел бы предостеречь от поспешных решений. Пока у нас работает фактор внезапности. Никто ничего не понимает. Но нам нужна как минимум еще неделя, а за это время контра может организовать саботаж...