Лёд
Шрифт:
— Я не…
— Без разрешения Иркутск не покидать. Покажите паспорт. Ну, давайте! — Он развернул документ, глянул, фыркнул и бросил в ящик стола, после чего задвинул его коленом: грохнуло как из пушки, чернильницы подпрыгнули на столешнице, какая-то ручка скатилась на пол. — Михаил выпишет вам вид на жительство. И будете докладываться регулярно, и ждать приказа, понятно!? Понятно?!
— Да.
— Где вы… ага, у земляка, на Цветистой. Короче, там и сидите. Ладно. — Он упал в кресло. — Башка трещит. — Вынул хрустальный флакон с темной жидкостью, из которого капнул пару капель на высунутый язык. — Уффф! — весь затрясся. — Ладно. Теперь говорите. Что вам известно о Филиппе Филипповиче? Где он шатается? Что знаете про его мартыновцев?
— Ничего. Прошу прощения, но может ли Ваше благородие сказать мне, для чего, собственно, я нужен? В Варшаве мне сообщили, что я должен с ним поговорить, то есть, с отцом; но, как сейчас вы мне говорите, будто бы я должен ждать, неизвестно даже, до какого времени, а я ведь… — Я-онопостепенно замолкало, в конце концов, умолкнув совершенно; дело в том, что Шембух не перебивал и вообще не реагировал, а только сидел за своим столом с бульдожьей мордой, лапами, положенными плоско перед собой, и с бешеным взглядом, нацеленным точно в стул посетителя. Блрумм, блрумм, дрожали стекла. Я-оностиснуло колени руками.
— За идиота! — внезапно, без какого-либо предупреждения, заорал Шембух, не изменив позы, только раскрыв пасть, так что брыжи затряслись, словно у индюка. — За последнего дурака! Что! Как посмел! Говноед наглый! Пашел вон!Выродок блядский! Шуточки еще…! Прочь! Прочь! — При этом он брызгал черной слюной, тьмечь под кожей ходила пятнами-мозаикой более темной крови.
Я-ононе спеша поднялось, прижимая к груди тулуп, завернутый на трости и на руке с бумагами.
— Деньги я вернул, — сказало, четко выделяя каждое слово. — Арестуйте меня, если желаете. Первым же Экспрессом я возвращаюсь в Европу. Прощайте.
Повернулось и вышло из кабинета комиссара Шембуха и, переступив порог, тут же подумало, что, конечно же, ни в какое Королевство возвращаться нельзя — нужно оставаться, спасать отца. Тяжело уселось на скамье перед столом секретаря. Выехать не удастся, тем более, Экспрессом: без паспорта даже не купишь билета. Застряло в этом Иркутске. Так что, поджать хвост, поползти назад, попросить прощения у Шембуха? Горячая флегма стыда подошла уже к горлу, выше, выше, залила рот, еще выше, теперь вытекает из под стиснутых век. Даже барабанов не слышно, только бухание крови.
— …слишком долго.
— Не понял, — открыло я-оноглаза.
Татарин конфиденциально склонился над крышкой стола, светени стекли на грудь его белой сорочки.
— Вы не бойтесь, — тихо шепнул тот, — он ничего не может вам сделать; Шульц уже обо всем знает, он отказался посетить Победоносцева, послал казаков, теперь должен вести переговоры.
— Что? С кем?
Толстяк тихонько захихикал.
— С лютами.
Из кабинета комиссара донесся шум, и секретарь снова съежился над бумагами. Я-онозаговаривало с ним еще раз и другой, но тот уже ничего не сказал, только подсунул, осторожненько приложив большую печать,документ на право трехмесячного пребывания в иркутском генерал-губернаторстве. Больше он даже не поднял глаз. Спрятало бумагу вместе с бумагами худого чиновника, буркнуло что-то в знак благодарности и вышло, даже не оглянувшись.
Так закончился первый визит в иркутском представительстве Министерства Зимы.
Вернувшись домой, уселось над картами Дорог Мамонтов и копиями министерских рапортов. Дети отправились с пани Галиной на каток под Звездочку на Иркуте, панна Марта отсыпала ночную мигрень, старая Белицкая сидела внизу, на кухне. Слуга принес кофе на молоке и вчерашний холодный пирог-крошку. С пирогом и кофе, за тяжелым дубовым столом, недавно натертым воском, в белом свете, у окна, наполовину залепленного снегом — я-оновступило на Дороги Мамонтов.
Наиболее главная карта, носящая печать — как предназначенная только лишь для внутреннего употребления — перепечатка из Гляциометрического Атласа Сибирхожето (Карта Льда 1923),охватывала все иркутское генерал-губернаторство, земли до Северного Ледовитого океана на севере, до китайской границы на юге, и еще часть амурского генерал-губернаторства на востоке. Место удара Льда возле Подкаменной Тунгуски было указано пятиконечной звездой. Карта была описана тройной легендой: первая, о самих Дорогах Мамонтов; вторая, о геокриологических фронтах, третья, об открытых залежах переохлажденных ископаемых.
…Дороги Мамонтов пересекали Азию сеткой подповерхностных жил, в системе которой, несмотря на попытки глядеть на карту издалека и вблизи, и через лупу, не удавалось обнаружить каких-либо существенных регулярностей. Быть может, геологам и легче заметить в этом какой-то порядок, возможно, здесь имеются какие-то зависимости между скальными образованиями, типом основания, историей земной коры. Имелись территории, на сотни верст вдоль и поперек, которые не пересекались какой-либо из Дорог; но были и такие — к примеру, Прибайкальский Край — где густоту более тонких и толстых линий невозможно было разобрать без увеличительного стекла. Где-то Дороги проходили параллельно одна другой; в других местах — пересекались, словно улицы в городе, то есть, в этом они не были похожи на реки. Тем не менее, я-оносделало кое-какие наблюдения. У этой сети не имелось какого-либо явного центра; наверняка во всей этой структуре место удара Льда, расположенное посреди громадных белых пятен, ничем особенным не выделялось. Не всегда, но довольно часто, Дороги Мамонтов проходили в соответствии с руслами ближайших рек. Ни одна из Дорог не проходила под Байкалом.
…И тут же пришла мысль: ведь карта не показывает реальность такой, какой она есть, но только отображает знания человека о ней — а как люди могли бы измерить подледные перемещения лютов? Так что понятно, почему озеро представляет собой белое пятно. Точно так же и огромные пустоши и лесные пространства на Центрально-Сибирской Возвышенности — никто же не видит, как часто вымораживаются там люты, и вымораживаются ли вообще; выплевываемые из земли трупы мамонтов пожираются хищниками и питающимися падалью животными, пока их не заметит тунгус, якут или какой другой охотник. Пересекаются Дороги или нет, этого по двухмерной карте никак не узнать: ведь она не отображает третьего измерения, глубины. Тот же самый принцип можно соотнести и для городов. Иркутск, Нижнеудинск, Красноярск, Кежма, Усть-Кут, Якутск, Чита, Благовещенск, Хабаровск — все подо Льдом, все пересечены Дорогами Мамонтов. А ведь трудно предположить, чтобы люди столетиями закладывали свои поселения в местах каких-то таинственных геологических феноменов. Так вот, то ли люты сходятся к скоплениям людей, поскольку сюда ведут их Дороги Мамонтов, то ли потому, что им просто захотелось здесь угнездиться? Как их отличить — Дорогу как дорогу, и Дорогу как линию на карте, составленной человеком?
…Предположим, что марсиане мистера Уэллса наблюдают за передвижениями людей, совершенно не замечая основ человеческой цивилизации, не видя географических формаций Земли. Разве не вычислили бы они через какое-то время образ сети наших сухопутных и железных дорог? Разве не открыли бы они с помощью того же метода границы суши и морей, расположение горных хребтов? Не воспроизвели бы они государственные границы? Но как бы могли они отличить границу политическую от границы физической? И та, и другая служит помехой миграций Homo Sapiens.Быть может, люты перемещаются по Дорогам Мамонтов лишь тогда, когда им так удобнее; но когда они стремятся к цели, к которой никакая Дорога не ведет — они просто сходят с них. А картографы Сибирхожето и Министерства Зимы скрупулезно соединяют на своих картах точки отмеченных выморожений, по их собственному времени, частоте и силе, замеренной тремя термометрами, и каждая такая линия является для них Дорогой Мамонтов, хотя никаких слоновьих останков возле них не находили.