Леденцовые туфельки
Шрифт:
И вдруг, за чашкой шоколада...
Случайность, уверяю я себя.
А теперь вот мадам Люзерон, всегда такая замкнутая, напряженная, готова вот-вот сломаться. Сидит себе и выбалтывает все свои тайны, выпускает их на волю, точно аромат духов из старого флакона, в котором, как все считали, и духи-то давным-давно высохли.
И наконец, это солнечное сияние у наших дверей — даже когда идет дождь! — тоже наводит меня на мысль о том, что нам кто-то помогает, что поток покупателей, который не иссякает у нас в последние несколько дней, связан отнюдь не только с
Я знаю, что сказала бы на это моя мать.
«Ну и что тут плохого? Никому ведь от этого хуже не стало. Разве все они не заслужили, чтобы им немного помогли, Вианн?»
А мы разве этого не заслужили?
Я вчера попыталась предупредить Зози. Объяснить ей, почему она ни во что не должна вмешиваться. Но не сумела. Открыв шкатулку с тайнами, можно так и не суметь снова закрыть ее.,И я чувствую, что меня Зози считает неразумной и столь же скупой, сколь щедра она сама, — скупой, как тот булочник из старой сказки, который требовал платы за аромат пекущегося хлеба.
Я знаю, она бы тоже сказала: «И что тут плохого? Что мы теряем, помогая им?»
Ох, я чуть было все ей не выложила! Несколько раз мне хотелось это сделать, но я останавливала себя. И кроме того, это действительно могло быть простым совпадением.
Но сегодня произошло и еще кое-что, лишь подтвердившее мои прежние сомнения. Неожиданно катализатором событий послужил Лоран Пансон. Я уже несколько раз на этой неделе замечала его у нас в магазине, так что его появление для меня не новость, и, если я не заблуждаюсь, влечет его сюда вовсе не шоколад.
И вот сегодня утром он опять явился — долго разглядывал шоколадки под стеклянными колпаками, фыркал, читая ценники, совал нос в каждую мелочь, с кислой миной изучая наш новый интерьер и время от времени с плохо скрытым неодобрением произнося свое «пфе!».
Это был один из тех солнечных ноябрьских дней, которые тем более ценны, что случаются очень редко. Тихо, как летом; небо высокое, ясное, синее, а на нем белыми царапинами — следы от реактивных самолетов.
— Чудесный сегодня денек, — сказала я Лорану.
Он в ответ презрительно фыркнул.
— Просто посмотреть зашли или, может, чего-нибудь выпьете?
— По таким-то ценам?
— Выпейте чашечку за счет заведения.
Некоторые люди просто не в силах отказаться от дармового угощения. Лоран, все еще ворча, сел за столик, милостиво принял из моих рук чашку кофе и завел свое обычное нытье.
— Закрыть меня в такое время года! Это же просто издевательство! Нет, кому-то наверняка меня разорить хочется!
— А из-за чего, собственно, все произошло? — поинтересовалась я.
И он принялся изливать на меня свои горести. Кто-то на него пожаловался — дескать, он разогревает в микроволновке всякие остатки и подает клиентам; потом какого-то идиота угораздило заболеть; и тут уж к нему прислали чиновника из окружной инспекции по здравоохранению, который с трудом мог объясняться по-французски и обиделся на Лорана за какое-то невинное высказывание, хотя он, Лоран, вел себя по отношению к этому парню в высшей степени пристойно
— А он взял и закрыл мое кафе! Просто так — хоп! Взял и закрыл! Я что хочу сказать: куда идет наша страна, если в высшей степени приличное кафе — которое не одно десятилетие существовало здесь! — берет и закрывает какой-то проклятый pied-noir... [42]
42
«Черноногий» (фр.) — презрительная кличка, которую французы дали выходцам из Северной Африки, в основном из Алжира.
Я делала вид, что внимательно его слушаю, а на самом деле прикидывала, какие изделия продаются лучше всего, а также — каких у нас почти не осталось в запасе. Я даже притворилась, что не заметила, когда Лоран без разрешения угостился еще одним пралине. Ладно, я от этого не обеднела, а ему необходимо было выговориться.
Через некоторое время из кухни появилась Зози — она помогала мне готовить шоколадные «поленья», — и Лоран, резко прервав свою тираду, вдруг покраснел так, что даже мочки ушей стали багровыми.
— Добрый день, 3ози, — с достоинством, хотя и несколько преувеличенным, поздоровался он.
Она в ответ улыбнулась. Не секрет, что он в нее влюблен — да и разве можно в нее не влюбиться? — а сегодня она выглядела просто великолепно: в длинном бархатном платье василькового цвета и того же тона сапожках.
Мне невольно стало жаль Лорана. Зози — очень привлекательная женщина, а он, бедняга, в таком возрасте, когда у мужчины, как говорится, бес в ребро. Но я вдруг подумала о том, что теперь он так и будет каждый день болтаться у нас иод ногами до самого Рождества, задарма угощаясь кофе, раздражая покупателей, бессовестно воруя сахар и громко жалуясь на то, что все вокруг идет к чертям собачьим...
И, отвернувшись от него, я чуть не пропустила то мгновение, когда Зози, скрестив пальцы, сделала у меня за спиной тот жест. Жест моей матери, отгоняющий беды и неудачи.
Брысь! Пошел вон!
Я сразу заметила, что Лоран шлепнул себя по шее ладонью, словно его комар укусил, и неслышно охнула увы, слишком поздно. Все выглядело так естественно — в Ланскне я и сама поступила бы так же. Ах, если бы не было этих четырех лет!
— Что с вами, Лоран? — окликнула я его.
— Пора мне, — заторопился он. — Дела, знаете ли. Времени совершенно нет...
И он, все еще потирая шею, резво вскочил с кресла, которое занимал уже более получаса, и чуть ли не бегом выкатился из магазина.
Зози усмехнулась:
— Ну наконец-то!
Я тяжело опустилась на стул.
— Что с тобой? — встревожилась она.
Я молча посмотрела на нее. Именно так это всегда и начинается — с мелочей, с того, на что и внимания-то никто не обращает. Но одна такая мелочь тянет за собой вторую, третью и так далее, ты и понять ничего не успеешь, как все начинается снова, и ветер меняется, и Благочестивые опять взяли твой след, и...