Леденцовые туфельки
Шрифт:
Дети так сентиментальны. Я пыталась как-то сдержать энтузиазм Анук, объяснить ей, что праздник — это просто праздник и с какой бы любовью ты его ни планировал, он не в силах вернуть прошлое, или изменить настоящее, или хотя гарантировать, что завтра пойдет снег.
Но мои увещевания ни к чему не привели, если не считать того, что теперь она предпочитает обсуждать детали предстоящего праздника не со мной, а с Зози. Вообще-то я давно заметила: с тех пор как Зози переехала к нам, Анук большую часть своего свободного времени проводит у нее в комнате — примеряет ее туфли (я не раз слышала стук высоких каблуков по деревянному полу), обменивается с ней «секретами» и
До определенной степени это даже трогательно. Но какая-то часть моей души — ревнивая, неблагодарная ее часть — твердит, что меня попросту отстранили, отставили в сторону. Очень хорошо, конечно, что Зози у нас появилась, она стала мне хорошим другом, не раз присматривала за детьми, помогла полностью переустроить магазин, и мы теперь начали сводить концы с концами...
Но я же вижу, что происходит! Я ведь, если захочу, могу разглядеть и то, чего не замечают другие люди. Я давно, например, заметила этот волшебный отблеск на стенах, я слышу перезвон волшебных колокольчиков в витрине, я вижу магические амулеты над дверью, которые сперва ошибочно приняла за рождественскую гирлянду; замечаю я и всевозможные магические символы, да и эти деревянные куколки в святочном домике тоже неспроста. Все это обычная, повседневная магия, которая, как я думала, давно уже перестала пускать побеги в каждом углу моего дома...
«А что в этом такого плохого?» — спрашиваю я себя. Это же не настоящее колдовство — так, просто несколько магических фокусов, несколько символов на счастье. Моя мать на подобные вещи и внимания бы не обратила...
Но я не могу избавиться от какого-то неприятного чувства. Ведь ничего не дается нам просто так. И я, как тот мальчик из сказки, который продал свою тень, дав всего одно обещание, думаю: если и впредь закрывать глаза на условия этой сделки, соблазнившись предоставленным мне кредитом, то мне очень скоро придется уплатить сполна...
Какую же цену ты назначишь, Зози?
Скажи, какую?
К вечеру тревога моя только возросла. Словно что-то висело в воздухе, словно сам этот тусклый зимний свет о чем-то свидетельствовал. Мне вдруг очень захотелось, чтобы рядом оказался кто-то близкий — но кто именно, я не могла бы сказать. Может быть, моя мать, или Арманда, или Фрамбуаза. Кто-то простой и понятный. Кто-то такой, кому можно доверять.
Тьерри звонил дважды, но я блокировала его звонки. До него никак не доходит. Я пыталась сосредоточиться на работе, но по какой-то причине все шло вкривь и вкось. Я нагревала шоколад то слишком сильно, то слишком слабо, доводила молоко до кипения (чего делать нельзя), клала в тесто для ореховых роллов перец вместо корицы. К середине дня голова у меня окончательно перестала соображать и разболелась; я оставила Зози хозяйничать, а сама вышла подышать свежим воздухом.
Я шла куда глаза глядят, без всякой цели. И уж разумеется, я не стремилась попасть на улицу Святого Креста, но именно там минут через двадцать я и оказалась совершенно неожиданно для себя. Небо над головой было хрупким и синим, как китайский фарфор, но солнце висело слишком низко, чтобы согревать, и я была рада, что надела теплое пальто — грязно-коричневое, как и мои туфли. Оказавшись в тени Холма, я поплотнее запахнула полы пальто и наконец поняла, где нахожусь.
«Нет, это же просто совпадение!» — сказала я себе. Ведь я целый день о Ру даже не думала. И сразу увидела его — он стоял у дверей подъезда в рабочих башмаках, комбинезоне и черной вязаной шапке, под которую спрятал свои рыжие волосы. Ру стоял ко мне спиной, но я его сразу узнала — в его
Я инстинктивно шагнула в сторону и спряталась за припаркованным фургоном. Внезапность встречи с Ру, изумление, вызванное тем, что я невольно оказалась именно в том месте, куда, как меня предупредила Зози, мне пока лучше не ходить, — все странным образом совпало, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы я насторожилась. Теперь я наблюдала за Ру, выглядывая из-за автомобиля и в своем ужасном пальто почти сливаясь с его грязным боком; сердце молотом стучало у меня в груди. Может быть, заговорить с ним? Но хочу ли я этого? И вообще — что он столько времени делает в Париже? Он, человек, который ненавидит город, ненавидит шум, презирает богатство и благополучие, предпочитает крыше дома открытое небо...
И тут из подъезда вышел Тьерри. Напряжение меж ними было столь велико, что даже я его почувствовала. Тьерри разговаривал с Ру резко, раздраженно, лицо у него побагровело, потом он махнул рукой и явно велел Ру снова вернуться в квартиру.
Ру сделал вид, что не слышит.
— Ты что, оглох или совсем сбрендил? — сердито заорал Тьерри. — У нас, черт побери, жесткий график, если ты случайно забыл. И проверяй уровень, прежде чем работу начинать. Это дубовая доска, а не какая-то полудюймовая дрянь из сосны.
— А с Вианн ты тоже так разговариваешь?
Южный акцент у Ру то появляется, то исчезает — в зависимости от настроения. Сегодня его французский звучал почти как некое экзотическое наречие — сплошное месиво из ленивых гортанных звуков. Тьерри со своим парижским прононсом явно с трудом его понимал.
— Что?
Ру медленно, с издевкой повторил:
— Я спросил: ты и с Вианн так разговариваешь? Даже мне было видно, как потемнело от гнева лицо Тьерри.
— Женщину, для которой я привожу в порядок эту квартиру, зовут Янна.
— Ну что ж, тогда понятно, что она в тебе нашла.
А Тьерри, гнусно усмехнувшись, сказал:
— А вот я сегодня вечером и спрошу у нее об этом. Мы как раз собрались пойти куда-нибудь. Наверное, в ресторан сходим. В какое-нибудь приличное место. И уж точно не туда, где пиццу по кускам продают...
Тьерри резко повернулся и пошел куда-то по улице, а Ру сделал ему вслед весьма неприличный жест. Я быстро присела за фургон, чувствуя себя полной дурой, но мне совершенно не хотелось, чтобы Ру или Тьерри меня заметили. Тьерри прошел всего метрах в двух от меня, и я видела, что он буквально скрежещет зубами, тщетно пытаясь подавить гнев и неприязнь, но на лице его было написано какое-то злобное удовлетворение. И от этого он казался значительно старше и каким-то совсем чужим. На мгновение я почувствовала себя ребенком, которого поймали, когда он подглядывал в запретную дверцу. Затем Тьерри скрылся за поворотом, и Ру остался на улице один.
Я еще несколько минут понаблюдала за ним. Люди, не зная, что за ними наблюдают, обычно демонстрируют некие неожиданные свойства — я, например, только что видела проявление этого у Тьерри, в гневе прошагавшего мимо меня. Ру присел на край тротуара да так и застыл, уставившись в землю; вид у него был страшно усталый, хотя по Ру обычно это никогда не заметно.
Мне давно следовало вернуться в магазин, убеждала я себя. Меньше чем через час из школы вернется Анук, а Розетт пора кормить полдником. К тому же если к нам собирается зайти Тьерри...