Шрифт:
Вы все хотели жить смолоду,
Вы все хотели быть вечными, –
И вот войной перемолоты,
Ну а в церквах стали свечками.
В романах серии «Солдаты удачи» все события взяты из жизни. Мы изменили только имена героев. Почему? Это да, было нетрудно понять: слишком тяжела и опасна их работа. Каждый из них всегда на прицеле, вероятность избежать смерти приближается к нулю… Имеем ли мы право лишать таких людей надежды на завтрашний день?..
Их пятеро. Братья по оружию,
ПРОЛОГ
Глазов
23 июня 200… года, 01.43
Хорош провинциальный город Глазов — уютен, гостеприимен, не в пример неряшливым мегаполисам чист зимой и летом. Но особенно замечателен он по сравнению с большими промышленными центрами тем, что не по-городскому нешумен, особенно ночью. Машины не снуют с утра до вечера почем зря, трамвая нет, улицы после восьми, считай, безлюдны. Оттого и тишина тут ночью такая, что заезжий москвич первую неделю мается от бессонницы, оттого и каждый звук — соловьиный ли перелив, плеснувшую ли в реке рыбу, высоко летящий ли в небе лайнер — далеко-далеко слышно. Беда только, что ночью в Глазове и слушать-то эту тишину особо некому — горожане постарше спать ложатся рано, чтобы встать вместе с солнцем, а тем, что помоложе, не до того — эти всецело поглощены проблемами, связанными со вступлением в половозрелый возраст… И вдруг в этой-то сказочной тишине — выстрел.
Да-да, выстрел!
Где-то в районе парка бабахнуло, а разнеслось во все концы города. Но только совсем вблизи можно было услышать, а потом и увидеть то, что происходило там, на берегу Вараксы, местной речушки…
Короткий хрип, тяжелое падение тела.
И чей-то голос — по-русски, с сильным акцентом:
— Надо убрать куда-нибудь эту падаль!
— Некогда. Давай, давай быстрей, сматываемся отсюда!
Двое, обремененные неудобной ношей, тяжело потрусили к парапету набережной.
Всплеск, потом едва уловимые серебряные нотки успокаивающейся воды, потом звук удаляющихся шагов — и снова на какое-то время тишина…
Чтобы хоть немного понять, что в эту ночь тут, на берегу Вараксы, происходило, есть смысл перемотать вереницу событий назад — хотя бы минут на десять — пятнадцать.
…А минут за пятнадцать до этого здесь, вдоль реки, мотался взад-вперед постовой милиционер, от нечего делать пинал сухие ветки да пустые банки из-под пива и энергетической дряни, которой недавно начали вовсю торговать на единственной в Глазове дискотеке. И поскольку, как почти всегда, ничего не происходило, одинокому младшему сержанту милиции было донельзя тоскливо. Так тоскливо, что время от времени он, как пацан, свешивался с парапета и плевал вниз, старательно считая, сколько секунд его плевок летит до воды.
Вокруг никого, только невнятное шуршание со стороны скамеек, что у «трех елок».
На самом деле елок было больше, но если почти все другие смотрелись слишком хилыми, больными или покосившимися, то эти три, вымахавшие еще в советские времена, выглядели вполне здоровыми и даже дремучими. Там, под этими елками, стояли скамейки, которые обычно с ранней весны до поздней осени оккупировали
Так что происхождение звуков никакой тайны для младшего сержанта не представляло. Лишь возникало ехидное желание попугать милующихся голубков, разогнать их, ко всем чертям, — хоть какое-то развлечение. Но желание это пропадало так же быстро, как и возникало. Зачем, в конце концов, мешать? Что мы, не люди? Сами такими были…
Дурацкий пост! Сколько можно охранять всяких там пэтэушников? Этот риторический вопрос младший сержант задавал себе каждый раз, когда ему предстояло патрулировать набережную в зоне отдыха. Зачем чуть ли не целую ночь дрожать под порывами ветра с реки, мокнуть под дождем, глотать ночную сырость, если все равно никогда ничего не происходит?! Ну понятно, скажем, около железнодорожной станции — там патруль нужен всегда. Там приезжие, там бывали попытки обчистить пломбированные вагоны, там местное хулиганье время от времени устраивает свои «концерты». У магазина тоже вполне логично держать пост: народ выпьет, загуляет — и пошло-поехало. А здесь, на берегу, только сонные вороны да горемычные парочки, которым больше некуда податься.
На асфальт дорожки упали первые капли дождя.
«Сейчас побегут, — подумал младший сержант про тех, кто на скамейках. — Дам им еще минут десять. А там, если дождь разгуляется, погоню пинками…»
Вдруг он заметил, что рядом с темной стеной лесопосадки, отделяющей от набережной реки идущее в город шоссе, метнулись в сторону воды какие-то тени. Первым побуждением младшего сержанта было отвернуться и сделать вид, что он ничего не заметил.
«Вроде бы на влюбленных похожи… — вяло подумал милиционер. — А вроде бы и нет…»
Было в силуэтах этих двоих что-то странное. Что именно — объяснить младший сержант вряд ли бы смог. Но его милицейский инстинкт сработал безотказно.
— Так, алё! — крикнул он в темноту. — Ко мне. Документы покажите!
Те двое никак не среагировали.
— Документы, я сказал! — Младший сержант шагнул вперед.
Опять не последовало никакой реакции со стороны бегунов. Словно он и не постовой милиционер, а пустое место!
«Ах, мать вашу», — ругнулся младший сержант, бросаясь вслед за продолжающими удаляться силуэтами.
— Стоять на месте, кому говорю!
Тени замерли в напряженных позах. Он подошел. Нарушителей действительно оказалось двое.
«Надо же, чурки! — разглядел наконец младший сержант и произнес властно, как человек, имеющий право распоряжаться судьбами других:
— Что за дела, так вашу! Я кому сказал — стоять и предъявить…
Договорить ему не дали.
Смерть младшего сержанта была быстрой и, в общем-то, безболезненной.
Оглушительный выстрел. Короткий хрип, тяжелое падение тела…
Один из кавказцев достал фонарик, посветил на милиционера, чтобы убедиться, что он больше не опасен, и оба, приседая под свинцовой тяжестью неживого тела, потащили его к воде. Здесь они сначала бросили тело на траву; тот кавказец, что был с фонариком, прикрывая свет ладонью, направил его на второго, и тогда второй полез в висевшую у него на плече объемистую сумку, не снимая, расстегнул ее и извлек наружу небольшой металлический контейнер.
Раздался звук открывающегося замка, кавказец постарше достал из контейнера какой-то маленький сосуд, похожий на термос, и в воровском свете фонарика принялся отвинчивать крышку.