Леденящая жажда
Шрифт:
— Леша, с вещами на выход, — сказала шатенка иронично и поманила Кукушкина пальцем. И тот послушно поплелся за ней.
С Кукушкиным у нее практически сразу наладились какие-то странные взаимоотношения. По сути, она была единственным в лаборатории человеком, которому время от времени удавалось отвлечь его от научных изысканий. Впрочем, это касалось только вопросов не очень принципиальных, а по более серьезным поводам с Кукушкиным предпочитали не спорить.
— Соня, тебе памятник поставить нужно. Притащила-таки нашего будущего нобелевского лауреата! — воскликнул один из молодых
Леша Кукушкин никак не отреагировал на иронию, молча опустился на колченогий табурет и едва не упал, вызвав тем самым приступ общего хохота. Соня смущенно кашлянула.
Да, с Кукушкиным что-то не так… ей это известно лучше, чем кому бы то ни было. Ну да ладно, все равно ни для кого не секрет, что если уж кто и занимается делом в их лаборатории, так это он, нескладный, неуживчивый, но…
Соня никак не могла подобрать этому парню подходящее определение — наверное, оттого что знала его слишком хорошо.
Семенов — тот самый богатырь, который безуспешно пытался справиться в одиночку с непобедимым Лешиным научным азартом, — рассказал как-то (когда Соня еще только пришла в лабораторию), что за два года совместной работы они так и не узнали, когда у Кукушкина день рождения. О нем вообще мало что было известно: живет вроде где-то в коммуналке с мамой в одной комнате, и это служит предлогом, чтобы никого никогда не приглашать в гости. Закончил химфак университета, как и все они, но всегда был какой-то незаметный, Семенов с ним познакомился только здесь, в лаборатории. Остальные вместе варились в одном университетском котле — общие компании, всем есть что вспомнить, а этот — сам по себе… В лаборатории сразу стало понятно, что мальчик он непростой. Со странностями. Семенов не уточнил, хорошо это или плохо. Просто констатировал факт. Они тут все народ открытый — Соня, наверное, успела это заметить. Всех готовы принять — был бы человек нормальный, но Кукушкин как-то сразу поставил себя вне коллектива. Сам и сам. Ну они, в общем, и не настаивали. Не хочешь — не надо. Так-то он парень, конечно, неплохой, просто действительно немного того.
Соне тогда стало интересно, есть ли у него девушка, но спрашивать она не стала. Какая ей, в конце концов, разница? Даже если и есть, никакой фантазии не хватит, чтобы вообразить такую сумасшедшую. А может, вовсе она не сумасшедшая, а такая домовитая, аккуратная, готовит вкусно, нравится Лешиной старенькой маме…
Первое время она сама удивлялась, поймав себя на подобных мыслях. Леша ей, конечно, не нравился как мужчина, но на кого еще смотреть в этой лаборатории, если остальные сами с нее глаз не сводят. К тому же в Кукушкине чувствовалась какая-то загадка. К интересу примешивалась и неосознанная жалость. Вроде бы не за что его жалеть — не сирый, не убогий, но слишком уж он отличается от остальных, таких веселых, шумных, уверенных.
Вот и сейчас он едва не грохнулся с табуретки, все загоготали, и ей самой стало как-то неловко. И за него, такого неуклюжего, и за ребят. А еще чуть-чуть — за себя, за эту вот жалость, за то, что она вообще на нее способна. Все это слишком… Слишком женское, да!
— Соня, тебе освежить бокал? Ты у нас девушка крепкая…
— Ты, Семенов, меня переоцениваешь. А впрочем, давай!
— Вот так и надо. Смотри, Кукушкин, тебя даже девушка на поворотах обходит.
— На этих поворотах пускай обходит кто хочет, — последовал ответ.
— Это ты намекаешь, что во всем остальном тебя никто не обойдет? Скромнее надо быть, молодой человек. Хотя, конечно, ты прав, куда нам до тебя! Но мы тебя все равно любим, правда, Соня?
На этих словах Семенов с легкой усмешкой взглянул на зардевшуюся Соню. Все, конечно, что-то такое фантазировали об их отношениях и с удовольствием посплетничали бы в сугубо мужской компании, вот только прямых поводов Соня не давала. Семенов решил прибегнуть к провокации:
— Ты бы взяла над ним шефство, сходили бы куда-нибудь, и вообще.
— Что — вообще?
— Да ничего, шутка.
— Не смешно.
Соня еще сильнее покраснела и быстро прошла к двери.
— Ты куда? Что ли, обиделась? — закричал Семенов.
— Нет. — С этими словами Соня захлопнула дверь.
Выйдя в коридор, она резко остановилась. Ее действительно задела, в общем, невинная шуточка Семенова. Странно, ей всегда было плевать, кто там что говорит. Да и сейчас тоже, просто было слегка досадно, что эти горе-ученые не могут найти иной темы для разговора. Но бывают и другие крайности. Как живое тому подтверждение, в коридоре показался Кукушкин:
— Пойдем, я тебе кое-что покажу!
— Ты уже показал!
— В смысле?
— Тебе нравятся эти идиотские намеки?
— А, ты об этом! Если людям нечем заняться, это их проблемы.
Соня позволила взять себя за руку и потащить в лабораторию. Она, конечно, ни минуты не сомневалась, зачем — на лягушек смотреть, на бедненьких! Его вообще что-нибудь кроме них интересует?! Самое ужасное, что она прекрасно знала, что если он хочет ей нечто показать, то оно действительно того стоит.
Когда взгляд уперся в матовую дверь, ведущую в святая святых, туда, где все происходило, она внезапно остановилась:
— Скажи мне, зачем все это?
— Не понял…
— Зачем? Я, конечно, понимаю, что для тебя лягушонок в конвульсиях — все равно что водка для Семенова, но зачем?! Есть тут какой-нибудь результат кроме твоего личного эстетического наслаждения?
Произнося эту гневную тираду, она не заметила, как дверь отворилась, они вошли, перед ее глазами уже мерцала в свете настольной лампы бесцветная жидкость, химический состав которой был ей прекрасно известен — сама ведь руку приложила к его созданию.
Это был яд.
Кукушкин был уже не с ней. Она, в общем, привыкла видеть его таким, да и сама часто увлекалась настолько, что забывала обо всем на свете. Почти обо всем.
Капля сползла по тонкой стеклянной стенке, по поверхности пошли белесые разводы, и вот уже жидкость стала не бесцветной, а синеватой. Она знала, что это означает.
— Леша, может, прав Семенов? Кроме шуток, может, нам пойти погулять? Сто лет уже никуда не выбирались!
Он остановился, но головы не поднял.