Леди и авантюрист
Шрифт:
Кэтрин удивленно приподняла брови:
– Но разве Амьенский мир не поправил дело?
Старуха горько рассмеялась:
– После войны, милочка, никто никогда ничего не исправляет. Не верь тому, что ты читаешь в ваших английских газетах. Большинство англичан смотрят на Армана как на сторонника санкюлотов, а половина французов считает его предателем нации. Что весьма и весьма печально, ибо единственное, за что он всегда ратовал, – чтобы его крестьяне никогда не голодали.
Кэтрин, опустив голову, молча смотрела в стоявшую перед ней тарелку и сгорала от стыда. Даже на грани банкротства в ее семье всегда было что поесть.
–
Синьора Кастелли развела руками.
– Все зависит, милочка, от вас, – с грустью ответила она. – Если вам хоть сколько-нибудь интересно, я могу вам сказать, что мой внук больше не голодающий беженец. Я поставила наше дело на ноги и превратила в торговую империю, где половина принадлежит ему. И будет принадлежать все, когда я умру. От его бабушки по отцовской линии ему достались обширные виноградники в Каталонии. И вдобавок к ним небольшое поместье.
Кэтрин хмуро свела брови.
– Это замечательно, но ...
Старуха улыбнулась, и во взгляде ее снова появились озорные огоньки.
– Конечно, если ты согласишься выйти за него замуж и сумеешь убедить признать свой титул и право на собственность. Что ж, тогда ты сможешь стать виконтессой де Венденхайм-Селеста! Ведь такие вещи английские леди считают весьма важными, да?
– Нет, – твердым тоном ответила Кэтрин, – я так не считаю. При всем моем уважении, синьора Кастелли, у меня нет желания выходить замуж за вашего внука. Он мне просто ... он мне не нужен.
Улыбка синьоры стала шире.
– Ах, милочка, лги мне сколько хочешь, дорогая. Но себе не лги никогда. Он тебе нужен. Да какой женщине он может оказаться ненужным, покажи-ка мне ее! Он мужчина крупный, сильный. И потом, он же красив!
– Нет! Ну, не ... не в общепринятом смысле.
Кэтрин почувствовала, как ее лицо вдруг окатило жаром, и поспешила отвести глаза.
Старуха ликующе закудахтала.
– О да, конечно, не в английском стиле! Глаза у него не голубые, и сам он не худосочный. В его жилах течет испанская и тосканская кровь. Ну и нрав, конечно. – Она взяла с блюдца чашку и задумчиво отпила глоток кофе. – Подозреваю, тебя больше всего беспокоит его работа. Он одно время был самым настоящим полицейским, и это в стране, где все убеждены, будто джентльмену не к лицу пачкать свои холеные руки, занимаясь такой работой. А вдруг тебе удастся его убедить, и он бросит свою работу? А, милочка?
Кэтрин покачала головой.
– Только себялюбивая и недальновидная жена будет пытаться сделать из главы семьи нечто пустяковое, – ответила она. – Но второй раз выходить замуж я не собираюсь. И за Макса тоже. Пожалуйста, мэм, давайте больше не будем говорить на эту тему.
Старуха хотела возразить, да, видно, передумала и промолчала. Молча посидела, смотря на весело потрескивающий в камине огонь.
– Какая жалость! – спокойно заметила она и аккуратно поставила кофейную чашку на стол. – Я наверняка не сумею отвлечь его от той битвы, в которой, сражаясь, погиб его отец. И я молюсь за то, чтобы его конец не был таким.
– Но не может ли оказаться так, что он просто не хочет признать, что отец его погиб напрасно? В Англию тоже приходят перемены. Все, кому не лень, только и говорят о реформах. Если он откажется сейчас от своих идеалов справедливости, не будет ли для него опасным сознание того, что все жертвы были напрасны?
Старая леди схватила со стола попавшуюся под руку салфетку и осторожно промокнула ею уголки глаз.
– Ах, милая моя, – шмыгнула она носом, – какая же ты умница! И красавица вдобавок! Я знала, что когда Максимилиану придет пора выбирать, он в выборе не ошибется. Мне так грустно узнать теперь, что все закончилось ничем. Что-то с ним теперь будет, с моим мальчиком? Никому не понять печали, что разрывает сейчас мое сердце!
Кэтрин встала, обошла стол и, подойдя к синьоре, сочувственно положила ладонь ей на плечо.
– Не переживайте так, синьора Кастелли, – проговорила она, ласково ее поглаживая. – Вы сделали мне замечательный комплимент. А ваша забота о внуке вызывает только восхищение. Но вы неправильно поняли. Я не избранница Макса. Мы просто знакомые и не более того.
Уткнувшись лицом в салфетку, старая дама кивнула и свободной рукой махнула в сторону дверей.
– Я, похоже, всего лишь слабоумная старуха, – прошептала она. – Благослови тебя Бог за то, что пришла. Теперь оставь меня, чтобы я могла в одиночестве, вдалеке от чужих глаз, всплакнуть над пустопорожней жизнью моего возлюбленного внука. Ты чудесная девушка. Прости, что побеспокоила тебя. Теперь уходи и живи спокойно своей жизнью. И будь так любезна, по дороге позвони и вызови Марию. Пусть она поднимется сюда.
С легкой грустью в душе Кэтрин взяла свой ридикюль и вытащила перчатки. Старуха явно умела использовать других в собственных целях. Может быть, она действительно немного не в себе, но Кэтрин отчего-то испытывала странную к ней привязанность. Уже подойдя к дверям, она обернулась, но синьора Кастелли продолжала тихонько рыдать в свою салфетку. Кэтрин охватило чувство раскаяния, и она уже готова была вернуться, но вспомнила, что синьора желает побыть наедине.
У двери Кэтрин задержалась и довольно долго жала на кнопку звонка. А потом спустилась по лестнице вниз, вышла на улицу и окунулась в солнечный день, оставив позади себя тепло, полумрак и пряные запахи дома семьи Кастелли. Усевшись в карету, она не смогла удержаться и еще раз взглянула на задернутые тяжелыми гардинами окна, выходившие на площадь. К ее изумлению, в одном из окон бархатная портьера отодвинулась и к окну прислонилось чье-то маленькое личико. Синьора решила понаблюдать за ее отъездом. Со странным чувством потери Кэтрин приказала лакею захлопнуть дверцу кареты.
В личной гостиной синьоры в камине потрескивал и плевался, искрами горевший уголь. Достопочтенная дама, как всегда, восседала с чопорным видом в своем кресле с высокой прямой спинкой, а салфетка уже вернулась на стол, сухая и девственно-чистая, как будто только что доставленная из-под утюга прачки.
– Ну что там, мальчик? – требовательно спросила она у юнца, который с ногами залез на ее любимую бархатную скамеечку для ног и, расплющив нос об оконное стекло, выглядывал на улицу.
– Упаси и помилуй, белая что твое полотно, мэм! – ответил Нейт, всматриваясь на площадь внизу. – Видок так себе, хиловатый, будто вот-вот удавку на шее затянут.
Старуха расплылась в довольной улыбке.
– Она садится в карету?
По булыжной мостовой глуховато зацокали копыта.
– Отчалила, мам, все путем, как и говорили.
С веселым видом мальчуган задернул гардину и спрыгнул со своего временного насеста.
– Замечательно! – возрадовалась синьора и махнула рукой, чтобы Мария садилась. – Что скажешь, дорогая кузина? Не женщина, а писаная красавица!