Леди и джентльмены
Шрифт:
Этюды в холодных тонах
Реджинальд Блейк, финансист и подлец
Преимущество литературы над жизнью заключается в том, что герои добротного художественного произведения, как правило, очерчены четко и действуют последовательно. Природа, в свою очередь, начисто лишена логики и находит особую радость в создании причудливых, а порой и немыслимых характеров. Реджинальд Блейк представлял собой образец хорошо воспитанного подлеца — пожалуй, наиболее типичный и в то же время самый яркий среди всех особей, обитающих на территории между Пиккадилли-серкус и Гайд-парк-корнер. Порочный без страсти, обладающий мозгами, но не умом, он шел по жизни, не встречая преград, и с легкостью, без угрызений совести и без тени раскаяния срывал плоды удовольствия. Нравственность его без труда умещалась на небольшой территории, ограниченной кабинетом врача, с одной стороны, и залом судебных заседаний — с другой. Старательно соблюдая нормы и предписания каждого из этих институтов, к сорока пяти годам джентльмен сохранил отличное здоровье, хотя и растолстел; а также сумел решить нелегкую задачу создания солидного состояния без риска угодить в тюрьму. Он и его жена Эдит (урожденная Эппингтон) составляли самую негармоничную пару, какую только способен представить драматург, собирающий материал для проблемной пьесы. В день венчания, стоя перед алтарем, жених и невеста могли бы воплощать союз сатира и святой. Эдит была моложе Реджинальда на двадцать с лишним лет и обладала внешностью рафаэлевской Мадонны, а потому каждое прикосновение супруга казалось не чем иным, как святотатством. И все же один-единственный раз в жизни мистер Блейк блестяще исполнил роль благородного джентльмена, а миссис Блейк в то же утро обрекла себя на безысходно жалкое существование — унизительное даже для влюбленной женщины.
Брак, разумеется, был заключен по расчету. Надо отдать Блейку должное: он никогда не пытался изобразить иных чувств, помимо восхищения и почитания. Мало что приедается быстрее ярких впечатлений, а потому супруг тешил самолюбие респектабельностью, а для разнообразия не чурался общества менее притязательных женщин. Прекрасное лицо привлекало его примерно так же, как лунный свет притягивает того, кто, устав от шума и суеты гостиной, отворачивается к окну и прижимается лбом к прохладному стеклу. Привычка неизменно получать желаемое подсказала предложить цену. Многочисленное семейство Эппингтон прозябало в бедности. Девушка, воспитанная в ложных понятиях о чувстве долга и связанная условностями, согласилась на жертву во имя самой жертвы: немного подумала, позволила отцу поторговаться и продала себя за круглую сумму.
Для того чтобы драматический сюжет заинтересовал почтенную публику, необходим герой-любовник. Гарри Сеннет, молодой человек весьма приятной наружности, которую не смог испортить даже безвольный, скошенный подбородок, отличался не столько здравым смыслом, сколько благими намерениями. Под влиянием сильного характера Эдит он вскоре покорно принял участие в предложенной схеме. Обоим удалось убедить себя в благородности собственных действий. Атмосфера прощальной беседы, имевшей место накануне свадьбы, оказалась бы более уместной в том случае, если бы Эдит воплощала современную Жанну д’Арк, готовую жертвовать собой во имя великой цели. Но героиня всего лишь готовилась стерпеть богатую и беззаботную жизнь с одной-единственной целью — дать возможность некоторому количеству более или менее достойных родственников жить не по средствам. В данной ситуации чувства, возможно, оказались слегка преувеличенными: слезы лились рекой, а прощаниям не было конца. Надо заметить, что новый дом Эдит располагался в соседнем квартале, да и круг общения оставался практически прежним, так что более опытная пара не утратила бы надежды на счастье. Не более чем через три месяца после свадьбы миссис Блейк и мистер Сеннет оказались за одним столом на званом ужине и после краткой, но исполненной мелодраматизма борьбы с обстоятельствами, которые обоим хотелось рассматривать как перст судьбы, вернулись к привычным отношениям.
Блейк ясно сознавал, что совсем недавно Сеннет был любовником Эдит. Аналогичное положение занимали еще с полдюжины джентльменов — как моложе счастливого супруга, так и старше. Встречаясь с ними, почтенный финансист испытывал смущения ничуть не больше, чем если бы стоял на тротуаре возле фондовой биржи, приветствуя собратьев по цеху после удачных торгов, в результате которых крупное состояние покинуло их руки и перешло к нему. Сеннет пользовался особым расположением и поддержкой победителя. Вся наша социальная система, неподвластная мысли философа, основана на простом факте: очень малое число мужчин и женщин обладает достаточным умом, чтобы представлять интерес для самих себя. Блейк любил компанию, однако редко встречал взаимность. А вот молодой Сеннет всегда с радостью скрашивал однообразие домашней беседы. Особенно сближала джентльменов любовь к спорту. Многие из нас при ближайшем рассмотрении кажутся лучше, а потому и эти двое вскоре прониклись друг к другу симпатией.
— Вот человек, за которого тебе надо было выйти замуж, — полушутя-полусерьезно заявил Блейк жене, когда супруги сидели в гостиной вдвоем и слушали, как за окнами, на темной пустынной улице, постепенно стихают шаги Сеннета. — Хороший парень; совсем не такой бездушный денежный мешок, как я.
А примерно через неделю Сеннет, оставшись наедине с Эдит, неожиданно заявил:
— Он лучше меня, несмотря на все мои напыщенные разговоры. И, честное слово, искренне тебя любит. Может быть, мне лучше уехать за границу?
— Как хочешь, — последовал ответ.
— А что сделаешь ты?
— Убью себя, — со смехом ответила Эдит. — Или убегу с первым, кто позовет.
И Сеннет остался.
Блейк сам создавал любовникам условия для встреч. Не было необходимости ни опасаться, ни скрываться. Самой надежной тактикой оказалось безрассудство, и они пошли именно этим путем. Для Сеннета дом оставался открытым в любое время. Больше того, когда Блейк не имел возможности сопровождать жену, то неизменно призывал на помощь молодого друга семьи. В клубе приятели лишь пожимали плечами и пытались понять, окончательно ли старик Реджи попал под каблук или просто устал и затеял собственную дьявольскую игру? Большинству знакомых вторая версия казалась более правдоподобной.
Сплетни тем временем докатились до родительского дома молодой супруги. Миссис Эппингтон выплескивала праведный гнев на голову зятя, в то время как мистер Эппингтон с присущей ему осмотрительностью склонялся к упрекам в адрес неблагоразумной дочери.
— Она все разрушит, — сокрушался взволнованный отец. — Неужели, черт возьми, нельзя вести себя осмотрительнее?
— По-моему, муж нарочно ее провоцирует, чтобы избавиться, — заявила миссис Эппингтон. — При первой же возможности поговорю с негодяем начистоту.
— Не будь дурочкой, Ханна, — ответил папочка без излишней щепетильности. — Если ты права, то только ускоришь развитие событий, а если ошибаешься, то выдашь то, чего ему знать не следует. Положись на меня. Уж я-то смогу вразумить зятя, не сболтнув лишнего, а ты лучше поговори с Эдит. На том и порешили, однако беседа матери с дочерью едва ли принесла ощутимую пользу. Миссис Эппингтон рассуждала в соответствии с общепринятой моралью: Эдит думает только о себе, причем руководствуется дурными принципами. Бессердечие дочери возмущало.
— Неужели тебе ни капли не стыдно? — кричала матушка.
— Стыд остался за порогом этого дома, — ответила Эдит. — Знаешь ли ты, что сделали со мной золоченые зеркала, атласные диваны, мягкие ковры? Можешь ли понять, во что я превратилась за последние два года? Мать испуганно вскочила и умоляюще взглянула на дочь. Та умолкла и отвернулась к окну.
— Мы желали тебе добра, — слабым голосом произнесла миссис Эппингтон.
— О, все самые нелепые поступки на свете совершаются во имя добра, — не оборачиваясь, устало ответила Эдит. — Я и сама надеялась на лучшее. Все было бы до смешного просто, если бы мы не были живыми людьми. Давай прекратим этот пустой разговор. И так ясно, что каждое твое слово справедливо.