Леди маскарада
Шрифт:
Когда три часа спустя Себастьян спустился на ужин, в столовой было холодно, хотя огонь в камине ярко горел. Элинор сидела за столом в платье, открывающем плечи. Она даже не накинула сверху шаль. Себастьян любовался белыми обнаженными плечами жены и стройной шеей, красоту которой подчеркивала изящная нитка жемчуга.
– Ты опоздал, – с вежливой улыбкой заметила Элинор, вяло ковыряя вилкой в тарелке с жареным картофелем, – Увлекся разработкой проекта дома?
– Это важно.
– Для большого семейства с целым выводком детей? –
Себастьян подпер рукой подбородок и посмотрел на жену:
– Я тут подумал… А не заказать ли нам твой портрет?
– Зачем?
– Повесим его в нашем доме в Суссексе.
– Ну что ж, неплохая идея. – Элинор немилосердно кромсала ножом кусок молодой баранины, приправленной мятой. – Но прежде чем мы решим, чем будем украшать стены, мне кажется, надо кое о чем тебе напомнить. Я не могу уехать из Лондона, пока не выполню свои обязательства перед герцогиней.
– Такая преданность делу достойна восхищения, – с изрядной долей иронии заметил Себастьян.
Элинор отставила в сторону нож и вилку.
– Дражайший супруг, ты вправе осматривать мой гардероб, – я не спорю. Но, понимаешь ли, я настаиваю, чтобы ты уважал мое право иметь один-единственный ящик, который я запираю на замок.
– О чем ты говоришь?
– Я обнаружила, что последние письма, которые мы нашли, лежали не так, как я их оставила, – сказала Элинор. Неподдельное изумление в глазах мужа и возмущенный тон заставили ее начать сомневаться в том, что он был причастен к случившемуся.
Себастьян откинулся на спинку стула.
– И ты решила, что я отпер твой ящик, горя от нетерпения прочесть тайные любовные признания и прочие глупости?
– Ты хочешь сказать, что этого не делал? Себастьян взял в руки бокал вина.
– Разумеется, нет, – сказал он, а затем добавил высокомерным тоном: – А если бы сделал, ты бы никогда об этом не догадалась.
– Хорошо, учту на будущее, – нерешительно заметила Элинор. Она еще сомневалась. – Похоже, в этих письмах есть кое-что, что герцог желает сохранить в тайне.
Себастьян подумал, что герцог скорее всего даже не помнит о существовании этих писем. Он опустил глаза.
– Тебя что-то тревожит? – спросила она.
Себастьян перевел взгляд на огонь в камине, а затем взглянул на Элинор:
– По правде говоря, да. У меня не идет из головы, откуда взялось пятно на твоем вечернем платье.
Она приоткрыла рот.
– Почему это тебя так волнует?
Себастьян смотрел на нее холодно и сурово.
– Я могу все объяснить, – пожала плечами Элинор.
– Сгораю от желания выслушать твои объяснения.
– Это пятно от масляной краски. С кисти Беллисанта…
Себастьян резко поднялся из-за стола. Стоявшие на столе бокалы зазвенели.
– Ответь мне на один вопрос, – сказал он взвинченным тоном.
– На какой же?
– Этот Бельфлауэр писал твой портрет? Элинор молча кивнула.
– В таком случае почему
– Мне кажется, у него, – еле слышно проговорила она.
– Ну конечно… И у меня еще один вопрос… Знаю, возможно, он прозвучит нелепо, но прошу, будь ко мне снисходительна… Скажи, пожалуйста, на этом портрете ты одета?
Элинор вскочила с места, готовая наброситься на мужа с кулаками.
– Как тебе такое даже в голову могло прийти?
– Нет, ты скажи прямо. Ты была в одежде? – продолжал уточнять Себастьян, приготовившись к новому взрыву негодования со стороны жены.
– Я не унижусь до объяснений.
В этот щекотливый момент в дверь постучали, и двое лакеев спросили, не хочет ли его милость, чтобы в камин подбросили дров, и не желает ли он, чтобы принесли еще одну бутылку немецкого вина.
– Дров не надо, а вино несите, – приказал Себастьян, и они с Элинор молча заняли свои места за столом.
Надо сохранять внешние приличия. Даже когда тебе совершенно не до них.
– Можно подумать, – сказал Себастьян, переводя разговор на другую тему, – что для дам, получивших письма Виолы Хатчинсон, интересы страны превыше их собственных.
– Или что они уважают себя, – рассеянно проговорила Элинор, склонившись над тарелкой с молодой бараниной и орудуя ножом и вилкой, – У меня в голове не укладывается, как может кто-то – будь то мужчина или женщина – находить удовольствие в том, чтобы выставлять напоказ свой адюльтер. Во-первых, унизительно признавать, что совершил грехопадение, потворствуя низменным инстинктам, а во-вторых, позорно делиться этим фактом с другими людьми…
Себастьян внимательно вглядывался в лицо жены.
– Прежде всего позорно совершить адюльтер, – осторожно уточнил он.
Глаза Элинор и Себастьяна встретились.
– Ты правда думаешь, что герцог был неверен своей жене? – как бы размышляя вслух, спросила Элинор.
Себастьян допил вино в бокале.
– Нет, – уверенно сказал он и выразительно покачал головой.
– Почему?
– Ну, прежде всего потому, что он человек высоких нравственных принципов, и я не могу представить, чтобы в момент, когда так много поставлено на карту для нашей страны и всего мира, он будет тратить время на других женщин.
– Однако согласись, что обстоятельства благоприятствовали этому…
– Не спорю, – согласился Себастьян с тем, что было очевидно. – Их вынужденная разлука с женой длилась слишком долго… Даже дольше, чем у нас с тобой.
– Полагаю, – задумчиво сказала Элинор, – многие считают, что разлука может служить оправданием супружеской неверности.
Себастьян не хотел бы ничего знать об этом.
– А ты? Ты сама-то считаешь, что герцог изменял жене? – нахмурившись, спросил он.
– По-моему, наивно полагать, что дело обстояло иначе, – стояла на своем Элинор.