Леди–призрак. Я вышла замуж за покойника
Шрифт:
Глава 10
Семнадцать, шестнадцать дней до казни
Ломбард, шаркая, расхаживал по камере, засунув руки в карманы и разглядывая свои ноги, словно до сих пор не замечал, как они действуют. Наконец он остановился и сказал:
— Хенди, ты должен постараться и вспомнить получше. Я не фокусник, я не могу просто вытащить ее из пустой шляпы.
— Послушай, — вымученно произнес Хендерсон. — Я прокручивал все это в голове, пока меня не стало тошнить, пока мне не начало это сниться по ночам. Я не могу выжать из своей памяти не единой детали.
— Ты что, вообще не смотрел на нее?
— Смотрел, наверное тысячу раз, но не запомнил.
— Давай начнем сначала и пройдемся еще раз. Не гляди на меня так, это единственное, что мы можем сделать. Она уже сидела на табуретке в баре, когда ты вошел. Допустим, ты захочешь передать мне свое первое впечатление от нее, если сможешь. Попробуй поймать это. Иногда зрительно легче припомнить мимолетное первое впечатление, чем лицо, которое ты намеренно разглядывал в течение какого–то времени. Итак, твое первое впечатление?
— Рука, протянутая к блюду с крендельками.
Ломбард сердито посмотрел на него:
— Да разве можно встать со своего места, подойти к другому человеку и заговорить с ним и при этом не видеть его? По–моему, ты просто шутишь. Ты ведь знал, что это девушка, не так ли? Ты, надеюсь, не думал, что обращаешься к зеркалу? Ну и как ты догадался, что это девушка?
— На ней была юбка, значит, это была девушка, и у нее не было костылей, значит, она не была калекой. Только это меня и заботило. Я глядел сквозь нее все время, пока я был с ней, я мысленно видел на ее месте Мою Девушку, как ты думаешь, что я могу рассказать? — в свою очередь взорвался Хендерсон.
Ломбард подождал с минуту, пока оба успокоились. Затем продолжил:
— Какой у нее был голос? Он что–нибудь подсказал тебе? Откуда она приехала? Что–нибудь о ней самой?
— Что она закончила среднюю школу. Что она выросла в городе. Она говорила так же, как мы. Абсолютная горожанка. Бесцветная, как кипяченая вода.
— Значит, это ее родной город, раз ты не заметил никакого акцента. Ну хоть что–нибудь. Что было в такси?
— Ничего — колеса себе крутились.
— Что в ресторане?
Хендерсон упрямо набычился:
— Ничего. Это все бесполезно, Джек. Ничего не вспоминается. Я не могу. Не могу. Она ела и говорила, вот и все.
— Да, но о чем?
— Не могу вспомнить. Не могу вспомнить ни слова. Да это и была не та беседа, чтобы запоминать ее. Просто чтобы не молчать, чтобы заполнить паузу. «Отличная рыба. Война — ужасная вещь, не правда ли? Нет, спасибо, сейчас я не хочу курить».
— Ты сведешь меня с ума. Да, ты, должно быть, очень любил Свою Девушку.
— Любил. И люблю. И хватит об этом.
— Что было в театре?
— Только то, что она вскочила на сиденье; я уже три раза тебе об этом рассказывал. И ты согласился, что это говорит тебе не о том, какая она, а лишь о том, что она сделала в определенный момент.
Ломбард подошел поближе:
— Да, но почему она вскочила? Ты все уклоняешься от ответа. Занавес еще не опустился, ты сам говоришь, а люди в таких случаях не вскакивают просто так.
— Я не знаю, почему она встала. Я не читал ее мысли.
— Ты и в своих не больно–то разбирался, насколько я понимаю. Ладно, мы вернемся к этому потом. Раз уж ты вспомнил следствие, причину мы как–нибудь выясним.
Он, тяжело ступая, прошелся по камере, давая им обоим возможность передохнуть.
— Когда она так стояла, ты, наконец, посмотрел на нее?
— Смотреть — это физиологическое действие, выполняемое зрачками глаз, видеть — это умственная работа, которую производят клетки мозга. В тот вечер я много раз смотрел на нее, но ни разу не видел.
— Это пытка, — сказал Ломбард, поморщившись и сведя брови к переносице. — Кажется, я так и не смогу вытянуть ничего из тебя. Надо найти кого–нибудь еще, кто мог бы помочь, кого–нибудь, кто видел вас вместе в тот вечер. Не может быть, чтобы два человека вместе провели в городе шесть часов и никто их не видел.
Хендерсон криво усмехнулся:
— Я тоже так думал. Но оказалось, что я был не прав. Должно быть, в тот вечер в городе бушевала эпидемия астигматизма. Иногда я уже сам начинал сомневаться, была ли со мной на самом деле эта особа, или она — лишь галлюцинация, плод моего воспаленного воображения.
— Ты это брось, слышишь! — коротко приказал Ломбард.
— Свидание закончено, — раздался голос снаружи.
Хендерсон встал, поднял с пола обгоревшую спичку и подошел с ней к стене, на которой углем было нацарапано несколько рядов косых параллельных черточек. Палочки в верхних рядах были перечеркнуты и превратились в букву «X», снизу оставалось лишь несколько незачеркнутых вертикальных штрихов. Он добавил к одному из них косую черту, превратив и его в «X».
— И это прекрати! — добавил Ломбард.
Он поплевал на ладонь и, быстро подойдя к стене, яростно провел по ней рукой, и палочки, перечеркнутые и неперечеркнутые, исчезли.
— Хорошо, продолжаем, — сказал он, доставая карандаш и бумагу.
— Теперь я постою для разнообразия, — сказал Хендерсон. — На этой койке может сидеть кто–то один, двоим уже не хватит места.
— Ты понял, чего я хочу? Свежий материал, который еще не отработан. Свидетели второго плана, люди, которые не получили повестку в суд, которых проглядели и фараоны, и твой адвокат Грегори.