Леди-призрак

Айриш Уильям

— Подожди меня у служебного входа, лапочка, — велел он. — Я выйду через пять минут.

Даже просто ждать его казалось Кэрол чем-то позорным, она даже не могла объяснить почему. Может быть, в нем самом было что-то гадкое. Прохаживаясь взад-вперед по аллее, она чувствовала, как мурашки бегают по всему телу. Она немного боялась. И то, как смотрели на нее другие музыканты, выходившие раньше (он даже не мог избавить ее от лишнего унижения и вышел последним), еще больше смущало ее.

Вдруг совершенно неожиданно он подхватил ее. Именно вдруг, так как Кэрол даже не видела, как он подошел, просто оказалось, что он держит ее под руку и тащит за собой, не сбавляя шага. Она подумала, что такова, наверное, его обычная

манера.

— Как поживает моя новая подружка? — весело начал он.

— Великолепно, а как мой дружок? — откликнулась она в том же тоне.

— Мы пойдем вместе с ребятами, — сказал он. — Без них я скисну.

Она поняла, в чем дело. Для него она была чем-то вроде новой бутоньерки, он хотел похвастаться ею.

Было двенадцать часов.

К двум часам она решила, что он уже достаточно разомлел от пива и можно приступить к выполнению задачи. Они уже сменили два места, которые показались ей совершенно одинаковыми, но все еще не разбивали компанию. Она заметила, что они придерживались какого-то особого этикета. Милберн вместе с ней шел туда, куда шли все остальные, но, едва заявившись в новое место, они обособлялись, устроившись за отдельным столиком. Он то и дело вставал и подходил к друзьям, а потом опять возвращался к ней, но, как заметила Кэрол, никто из компании ни разу не подошел к нему. Может быть, потому, что она была его девушкой и все остальные старались держаться подальше.

Кэрол следила за ним, ожидая благоприятного момента. Пора было приступать: в конце концов, эта ночь не будет длиться вечно, а она боялась даже подумать о том, чтобы еще раз пойти на что-нибудь подобное.

Случай наконец представился, как раз такой, как она хотела. Милберн сделал девушке один из своих дешевых комплиментов, которые он время от времени — когда вспоминал — подбрасывал ей, как подбрасывают дрова в печку, чтобы не погас огонь.

— Ты говоришь, я самая хорошенькая из всех, кто когда-либо сидел на этом месте. Но ведь, наверное, и раньше бывало, что ты оборачивался и видел рядом какую-нибудь девушку, которая нравилась тебе. Расскажи-ка мне о них.

— Нет, когда я с тобой, я не хочу о них и думать.

— Ну просто, смеха ради. Я не ревнива. Скажи мне: если бы у тебя была возможность, кого бы ты выбрал из всех симпатичных девушек, которых ты когда-нибудь видел рядом с твоим местом, как раз там, где сегодня сидела я? С тех пор как ты начал играть в театрах, какая девушка тебе понравилась больше всех?

— Конечно, ты.

— Я так и знала, что ты это скажешь. Ну а после меня, кого бы ты выбрал? Мне интересно, как много ты помнишь. Я готова поспорить, что ты уже на следующий вечер их забываешь.

— Это я-то забываю? Вот, послушай. Однажды я обернулся, и там, по ту сторону барьера, напротив меня сидела такая дама…

Она сцепила руки под столом, словно пытаясь сдержать невыносимую боль.

— Это было в другом театре, в «Казино». Сам не знаю: что-то в ней было такое…

Смутные тени потянулись поодиночке мимо их стола; последняя остановилась:

— Мы пойдем поимпровизируем немного внизу, в подвале. Ты с нами?

Кэрол разомкнула руки, и они безвольно повисли вдоль стула. Ее планы были сорваны. Все встали и столпились у задней двери, ведущей в подвал.

— Нет, останься со мной, — попыталась она уговорить музыканта, протягивая руку и удерживая его. — Закончи то, что ты…

Он уже встал:

— Пойдем, киска, такое пропускать нельзя.

— Неужели тебе мало было играть весь вечер в театре?

— Да, но то за деньги. А это для души. Тебе понравится.

Кэрол поняла, что он все равно пойдет, даже оставит ее, туда его тянуло сильнее, чем к ней, поэтому она нехотя встала и потащилась следом по узкой, выложенной кирпичом лестнице в ресторанный подвал. Внизу они оказались в большой комнате, где их уже ждали инструменты: видимо,

здесь играли не в первый раз. Там даже стояло пианино. Единственная лампочка, большая, но закопченная, свисала на шнуре посередине комнаты, ее дополняли свечи, воткнутые в бутылки. Посередине громоздился грубый деревянный стол, на него составили бутылки джина, примерно по одной на человека. Один из музыкантов расстелил кусок коричневой оберточной бумаги и высыпал туда сигареты, чтобы каждый, кто хочет, мог брать. Она догадалась, что сигареты с «травкой»; наверху такие не курил никто.

Дверь закрыли и заперли на засов, как только Милберн и девушка вошли в помещение: ребята не хотели, чтобы им мешали. Она была единственной девушкой среди них.

Сесть можно было лишь на пустые ящики и картонные коробки, да еще на пару бочонков. Печально пропел кларнет, и оргия началась.

Следующие два часа могли послужить иллюстрацией к «Аду» Данте. Кэрол казалось, что, едва все кончится, она уже не сможет поверить, что видела это своими глазами. Дело было не в музыке — музыка была неплохой. Странное ощущение создавали длинные, до потолка, тени на стенах, размытые и колеблющиеся. И призрачные лица, сосредоточенные, демонические, то и дело неожиданно появляющиеся из разных углов, чтобы затем вновь скрыться в темноте. И джин, и сигареты с марихуаной, наполнявшие комнату дымом и странным запахом. Неистовство, время от времени овладевавшее ими, заставляло ее то прятаться в какой-нибудь дальний угол, то с ногами забираться на ящики. То и дело кто-нибудь подходил к ней, теснил ее, подталкивал к стене, у которой, развалившись, сидели остальные. Она привлекала внимание, потому что была единственной девушкой здесь. Ее оглушали духовыми инструментами, выдувая мелодию прямо в лицо, наполняя душу ужасом и заставляя шевелиться волосы на голове.

— Давай полезай на бочку, потанцуй!

— Я не могу, я не умею!

— Не обязательно танцевать ногами! Верти тем, что у тебя есть! Оно для этого и предназначено. Не переживай насчет платья. Мы все здесь друзья.

«Дорогой, — думала она, уворачиваясь от обезумевшего саксофониста, пока, наконец, он не оставил ее в покое, издав напоследок особенно душераздирающий звук, — о, дорогой, как мне приходится нелегко».

Ей удалось пробраться вдоль стены к тому месту, где среди всего этого грохота сидел ударник. Она поймала его руки, бьющие по инструментам, и потянула их вниз:

— Клифф, забери меня отсюда! Я больше не могу, слышишь, не могу! Еще минута, и я хлопнусь в обморок.

Он уже накурился марихуаны, это было видно по глазам.

— Куда пойдем? Ко мне?

Ей пришлось сказать «да», она понимала, что только так можно вытащить его отсюда.

Милберн встал и, слегка пошатываясь, пошел следом за ней к выходу. Он открыл перед ней дверь, и она вылетела на площадку, словно камень, выпущенный из пращи. Он вышел тоже. Видимо, он мог уйти, когда заблагорассудится, не прощаясь и никому ничего не объясняя. Остальные, похоже, даже не заметили его исчезновения. Дверь захлопнулась, приглушив беспорядочный грохот, словно обрезав ножом. Внезапно наступившая тишина сначала казалась немного странной.

Ты так неожиданно пришла в этот раз. Дай мне подумать, дай мне выпить, и…

В ресторане наверху было темно и пусто, только где-то сзади горел одинокий ночной фонарь. Когда Кэрол наконец вышла на тротуар, от свежего воздуха у нее едва не закружилась голова, таким он был прохладным, ясным, кристально-чистым после атмосферы подвала. Она подумала, что никогда прежде не вдыхала более чистого и вкусного воздуха. Словно в изнеможении, прислонившись к стене, прижавшись к штукатурке щекой, она жадно глотала этот воздух. Милберн вышел немного погодя, он, кажется, возился там с дверью.