Леди-призрак
Шрифт:
— Да, это я.
Очевидно, здесь ему предстояло пройти последний досмотр, прежде чем получить окончательное позволение войти.
— Вы не по поводу интервью прессе?
— Нет.
— И не за автографом?
— Нет.
— И не за рекомендательным письмом?
— Нет.
— И не ради какого-нибудь счета, который… э-э… — она деликатно подыскивала слово, — который ускользнул от внимания сеньориты?
— Нет.
Последний пункт, по-видимому, был решающим. Продолжения не последовало.
— Минуточку.
Дверь закрылась и через подобающий промежуток времени открылась вновь. На этот раз полностью.
— Вы можете войти, мистер Ломбард. Сеньорита попробует вклинить вас между разбором почты и парикмахером. Не хотите ли присесть?
Он очутился в комнате, замечательной во всех отношениях. Но его поразили не ее размеры, и не вид из окон с просто космической высоты, и не захватывающая дух роскошь обстановки, хотя все это само по себе уже было потрясающим: его поразила стихия звуков, которые ухитрились заполнить всю комнату, в то время как в ней не было ни души, кроме него самого. Это была самая шумная из всех пустых комнат, в которых он когда-либо бывал. Из-за одной двери доносилось шипение и потрескивание, как если бы там капало из незавернутого крана или что-то жарилось в масле. Скорее даже последнее, так как звуки сопровождались пряным ароматом. К ним присоединялись обрывки какой-то песенки, исполняемой энергичным, но не совсем верным баритоном. Из-за другой двери, состоявшей из двух попеременно открывающихся и закрывающихся створок, доносилась еще более оглушительная смесь звуков. Она состояла, насколько его слух позволил разобраться в этом звуковом хаосе, из музыкальной программы, идущей на коротких волнах, иногда прерываемой помехами; из женского голоса, с пулеметной скоростью тараторившего по-испански и, похоже, не нуждавшегося в глотке воздуха между отдельными фразами; из звонков телефона, который, казалось, не был в состоянии умолкнуть больше чем на две с половиной минуты. И в придачу ко всей этой мешанине то и дело раздавался какой-то скребущий по нервам скрип, резкий и совершенно непереносимый, словно кто-то царапал гвоздем по стеклу или мелом по грифельной доске. К счастью, этот скрежет раздавался через достаточно длительные промежутки.
Ломбард сидел и терпеливо ждал. Он проник сюда, и половина дела была сделана. И не важно, сколько времени займет вторая половина.
Горничная стремительно вбежала в комнату — он решил, что девушка пришла позвать его, и привстал. Но у нее, судя по суетливости, оказалось гораздо более важное дело. Она впорхнула в помещение, из которого доносилось скворчание в сопровождении баритона, и предостерегающе закричала:
— Не лей много масла, Энрико! Она сказала, не лей много масла!
Затем она выскочила, а вслед ей раскатился зловещий бас, от которого, казалось, задрожали стены:
— Я готовлю, чтобы угодить ей или этим несчастным напольным весам, что стоят в ванной?
Всякий раз, входя и выходя, горничная держала на вытянутых руках какой-то странный халат из розовых страусовых перьев. Она несла его с таким видом, словно собиралась кого-то им укутать, при этом было совершенно непонятно, какое отношение эта вещь имеет к данному ей поручению. И когда она шла туда, а потом обратно, этот халат повсюду оставлял за собой перышки, которые еще долго висели в воздухе, лениво опускаясь на пол.
Наконец что-то яростно затрещало, шипение прекратилось, послышалось глубокое удовлетворенное «А-а-ах!», и показался маленький кругленький человечек с лицом кофейного цвета, в белой куртке и высоком поварском колпаке. Удовлетворенно качая головой, он прошествовал через всю комнату к соседней двери и скрылся там с накрытым колпаком подносом.
Последовало секундное затишье. Именно секундное. Затем оно взорвалось такой лавиной звуков, по сравнению с которой то, что было раньше, показалось райской тишиной. Тут были все прежние звуки и кое-что новенькое: резкие крики сопрано, рев баритона, душераздирающий скрежет, глубокий, похожий на удар гонга, звон, раздавшийся, когда крышку от кастрюли в ярости запустили в стенку и она, дребезжа, покатилась к середине комнаты.
Круглый человечек выскочил в ярости. Его лицо больше не было кофейного цвета, оно было в потеках, явно состоящих из яичных желтков и красного перца. Его руки вращались, словно крылья ветряной мельницы.
— На этот раз я еду домой! Я уплываю на ближайшем пароходе! На этот раз я не останусь, даже если она встанет передо мной на свои паршивые колени!
Ломбард слегка наклонился вперед в своем кресле, пытаясь заткнуть мизинцами уши, чтобы дать им хоть немного отдохнуть. В конце концов, барабанная перепонка человека достаточно деликатный орган, он может вынести лишь определенное количество шума, и не больше.
Когда он опять открыл уши, то, к своему облегчению, убедился, что обстановка вокруг стала немного спокойнее: сумасбродство достигло своего обычного уровня. По крайней мере, теперь хоть не звенело в голове. Неожиданно, видимо для разнообразия, вместо телефонного звонка раздался звонок в дверь, и горничная впустила нового посетителя, темноволосого, с изящно подстриженными усами, который уселся и тоже стал ждать. Но он проявлял гораздо меньше терпения, чем Ломбард. Он почти сразу же снова вскочил и принялся быстро ходить взад и вперед какой-то сбивчивой, торопливой походкой. Затем он обнаружил один из присланных Ломбардом букетиков душистого горошка, остановился, вытащил цветок и поднес его к носу. К этому моменту Ломбард уже отбросил всякие мысли об установлении дипломатических отношений, даже если у него таковые и были.
— Она когда-нибудь будет готова принять меня? — возмущенно спросил незнакомец у горничной, когда та в очередной раз впорхнула в комнату. — У меня родилась новая идея. И я бы хотел схватить ее, пока она не ускользнула.
— Я бы тоже не прочь, — подумал Ломбард, свирепо глядя ему в затылок.
Продолжая нюхать горошек, незнакомец снова сел. Затем опять вскочил, всем своим видом демонстрируя отчаянное нетерпение.
— Она ускользает, — предупредил он. — Я теряю ее. Если только она ускользнет, мне придется вернуться к тому, что было раньше.
Напутствуемая этими ужасными предупреждениями, горничная убежала.
Ломбард проворчал себе под нос:
— Тебе давно уже пора вернуться к тому, что было.
Но так или иначе, это сработало. Горничная появилась вновь, поманила его нетерпеливым жестом, и он вошел. Ломбард нагнулся к цветку, который тот обронил, аккуратно поддел его носком туфли и раздраженно подбросил кверху — от этого будто бы стало немного легче.
Горничная приблизилась и доверительно нагнулась к нему, чтобы утишить его гнев:
— Она обязательно втиснет вас между ним и портным. С ним трудно ладить, знаете ли.
— О, я не знаю, — запротестовал Ломбард, слегка сгибая вытянутую ногу и пристально разглядывая ее.
Последовало долгое затишье. По крайней мере, относительное. Горничная появилась всего лишь один или два раза, и телефон зазвонил только один или два раза. Даже пулеметные очереди испанской речи теперь звучали с перерывами. Появился личный повар, который собирался уехать на первом же корабле, — в берете, шарфе и ворсистом пальто он казался еще более кругленьким, — но лишь попросил с оскорбленным видом: