Леди Ректор (не) хочет замуж
Шрифт:
Поскольку на дворе стояло лето, даже такое специфическое, как в этом году, никаких вещей мужчина больше не привез.
А лето действительно стояло, совсем не похожее на нормальное.
Нормальное – это когда тепло стоит месяц, другой.
А нынешнее – неделю жара, десять дней холодина и дожди проливенные.
Не то чтобы Володя был так уж зависим от этаких сюрпризов погодных, честно сказать, он их раньше редко когда и замечал, но погреться в лучах солнышка любил.
Хотя, с этими мигренями, пожалуй, что и приобрел метеозависимость.
Частенько Вова вспоминал свое детство, в котором однозначно трава была зеленее, солнце светило ярче и грело дольше, и, колбаса была колбасой.
И мороженое! Мороженое было мороженым.
Наш физик-теоретик, который просто не мог быть никем другим, мороженое любил как редко какой мужчина, и разбирался в нем также хорошо, как и в теоретической физике.
Тут Володя затряс головой, пытаясь таким образом отвлечь свои мысли от любимого продукта, потому как в такое время его точно не найдешь, да и с селом по утру надо познакомиться.
– Решено! Вот умоюсь с дороги, и сразу в кровать, – объявил мужчина, и направился умываться.
Однако умыться так сразу не удалось. И не так сразу тоже.
Вода просто отказывалась литься из крана, и, несмотря на наличие душевой кабины, толку от нее был ровный ноль.
Володя плюнул с досады, и, скинув подмоченные дождиком кроссовки, натянул старые дядины резиновые сапоги.
С неохотой вышел на крыльцо и в удивлении замер.
Глава 5
Дождь, который все это время нудно лил, заменяя календарное лето натуральной осенью, прекратился. Над землей стояла дымка, и воздух был напоен такими ароматами, что у непривычного горожанина закружилась голова.
Закружилась, и мужчина ухватился за косяк, уже готовясь к очередному приступу. Однако, к его глубокому изумлению, никакого приступа не последовало. Толстая злая игла со всего размаху не проткнула оба виска, как это бывало обычно, вызывая тошноту и желание просто лечь и помереть.
Вовсе нет.
Головокружение постепенно прекратилось, и Володя открыл глаза, все еще придерживаясь за дверь.
А потом решительно ступил в окружающий его необычный мир, вдыхая непередаваемые запахи. Мир встретил его недовольным кваканьем лягушек, прыснувших из-под сапог, и напугавших бравого физика до смерти.
Он схватился за сердце, высказался, как обычно в таких случаях высказывается любой русский человек, независимо от степени образования и общей культуры.
Словесная формула, веками используемая в быту, помогла.
– Брысь! – даже крикнул Володя вслед лягушкам, которые издевательски квакнули и бодро поскакали к ближайшей луже, не сильно-то и испугавшись нового хозяина.
А Володя отдышался, постоял на этаком воздухе минуту-другую, и все-таки повернул назад.
– Темно. Кто его знает, что там еще под ноги попадет, – подумал мужчина, который был далек от разного рода жителей окружающей среды.
У самого крыльца он каким-то непонятным образом углядел старую железную бочку, подставлявшую свои покрытые ржавчиной и вмятинами бока под свет Луны, проглядывающей между облаков.
– Для полива дядька держал, – вспомнил вдруг Володя, и направился прямо к ней, желая-таки хоть лицо и руки ополоснуть.
И только он опустил руки в воду, которой бочка была полным полна, как вездесущие лягушки, которые тут, судя по всему, жили вольно и припеваючи, с недовольным уханьем и гортанным кваканьем рванули в стороны из-под ног, заставив мужчину сесть пятой точкой, одетой в приличные джинсы, прямо в мокрую траву.
– Будь проклят тот день, когда я решил поехать сюда! – возопил злой и промокший физик-теоретик. Он встал, отряхнулся, как дворовый пес, попавший под дождь, и неожиданно рассмеялся.
– Вот тебе, Вова. Хотел умыться с дороги? Получай ванну! – мужчина смеялся долго, а лягушки испуганно замолчали. Они были явно недовольны появлением чужака в их вотчине, который осмелился перебить их любовные трели.
Наконец Володя успокоился и, желая поскорее снять промокшие фирменные джинсы, внимательнейшим образом глядя под ноги, пошел к крыльцу.
Без происшествий поднялся по ступенькам, и вошел в освещенный коридорчик.
В доме пахло.
Не сказать, чтобы совсем уж нехорошо, но после свежего, напоенного ночного воздуха запах был затхлым. Пахло сыростью и где-то нестиранными носками.
– Странно, – подумал мужчина. Потому что раньше он этого запаха не замечал. Но и не удивительно. Два года дом стоял закрытым, откуда взяться свежести?
– Завтра все промою. Окна открою, двери, – хозяйственно подумал, зевая, новый собственник жилья, и пошел готовиться ко сну.
Спать ему предстояло на древнего вида кровати с пружинным матрацем и стальными боковинами со стальными же шариками верху.
– Раритет, однако, – подумал Володя, и с сомнением присел на кровать. Кровать выдержала нового жильца с честью, и только пружины жалобно тренькнули, намекая, что лучше бы их не нагружать непосильной работой.
Володя их понимал, но помочь ничем не мог, ибо сия кровать, былая гордость еще матери дяди, имелась в единственном числе. Правда, у стены стояло кресло, на котором, как помнилось Володе, он пытался заснуть в прошлый приезд, три года назад.
Кресло разбиралось, и все бы хорошо, да только тогда голова у мужчины оказывалась ниже ног. Как говорится, старость – не радость. Потому что кресло было, судя по всему, постарше кровати. Хотя по внешнему виду и не скажешь.
Потому что дядька в свое время обтянул его новой клетчатой тканью, которая выглядела вполне себе прилично. Однако вот нутро подкачало, да.