Ледяная фантазия
Шрифт:
Когда я перебирался из родного города в Шанхай, Вэй Вэй подарила мне книгу. Я открыл ее в самолете и увидел на первом листе ее красивый почерк:
Для Сы:
Моему другу, который дарил мне больше всего тепла и поддержки в школе.
Когда мы с тобой вместе слушали песни, в одной из них была фраза: «В это холодное время года все прячутся от ветра и холода и только ты со мной поешь эту песню».
Из всего выпускного года больше всего мне запомнились
И вот мы наконец-то сбежали из этого чистилища выпускного класса, и все должно быть хорошо, все должно быть круто, вот только это вовсе не так. После июля все разъедутся, и я даже уже начала скучать по всему, что происходило в этом году, даже по тому, как мы с тобой полностью провалили первый пробник, по зубрежке в обеды и по вечерам, по арбузному соку у школьных ворот и по всем нашим разговорам, радостным и грустным, громким и злым.
Я все продолжаю думать, что ждет нашу группу друзей в будущем. Ты хотя бы поехал в желанный для нас Шанхай, а мне придется провести свои студенческие годы в ненавистном Чунцине. Я не смогу больше гулять с тобой и Сяо Бэй сразу после окончания занятий; не смогу больше притянуть вас к себе каждый раз, когда соскучусь; не смогу больше позвать тебя, свесившись с балкона, когда мне грустно, и не смогу увидеть, как ты тут же рванешь вниз ко мне.
Здесь никого не осталось.
Каждый раз, когда я думаю об этом, сердце неприятно ноет. Ведь, так или иначе, нам было так весело, так тепло друг с другом. Мы провели с тобой столько времени, а ты так и не научил меня играть в бадминтон, а я так и не научила тебя делать наброски, хотя столько собиралась.
Я оказалась застигнута врасплох, я осталась без выбора и шанса побороться.
Сяо Сы, напишу то же, что повторяла всегда: ты, вы, все мои друзья должны жить счастливо.
Я все еще учился в последнем классе школы, когда писал первую часть «Ледяной фантазии». Но воспоминания о том времени кажутся мне размытыми. Отчетливо я помню лишь стоявшее на улице пекло и яркое слепящее солнце. Мы с Вэй Вэй постоянно, радостные и уставшие, прогуливались по нашему засаженному огромными камфорными деревьями школьному двору; временами мы могли говорить без остановки, а временами молча грустили.
Доставая кошельки, мы любили покупать в буфете колу и вместе с ней вдоль небольшой улочки отправляться на спортивную площадку.
В такой беззаботности и легкой грусти тянулись наши вечера.
Тем летом я начал понимать, какой стойкости требует жизнь, потому что выпускной класс и правда был подобен чистилищу.
В те дни я сменил киноплакат в рамке на письменном столе на белый лист бумаги, на котором написал нравившуюся мне фразу: Even now there is still hope left 1 . Многими вечерами я смотрел на выведенные черным на белом слова и говорил себе: «Не бойся, не бойся».
И продолжал скрепя сердце проживать дни.
1
Фраза из книги Дж. Р.Р.
Тогда я и взялся за «Ледяную фантазию» – оттого, что жизнь была слишком монотонной и бесцветной. Вэй Вэй как-то сравнила наши дни с перемоткой одной и той же кассеты, и я не знал, наступит ли день, когда в этой бесконечной перемотке кассетная пленка оборвется и мы услышим щелчок остановившейся жизни.
Я посмотрел на Вэй Вэй и на лучи закатного солнца на ее лице.
В те дни я учился самостоятельно по вечерам. Каждый вечер были экзамены, в жизни царил хаос. Темными вечерами под белыми лампами школьного класса я стал привыкать легко выписывать ответы на вопросы: A, B, C, D. Но в душе была пустота. Иногда я поднимал голову на тусклый свет фонарей за окном, и сердце мое ныло, становилось горько, и мысли сбивались. А время продолжало бездушно утекать прочь.
Перед самостоятельным вечерним обучением я всегда сначала перекусывал с Вэй Вэй. Мы брали в лавке у школьных ворот по стаканчику арбузного льда и устало возвращались обратно; там мы устраивались у пруда и иногда играли в карты «Уно» с DRAM и другими ребятами. Потом звенел школьный звонок, и мы бежали наверх писать экзамены: Вэй Вэй – по гуманитарным наукам, а я – по естественным. Она строчила длинные ответы на вопросы, отчего начинали болеть пальцы, а я располагал собственные ладони под немыслимыми углами, используя правила левой и правой рук.
Вот так я и жил тогда.
То лето тянулось так, что казалось, у него не было конца. Я помню пение цикад, накатывавшее волна за волной, и солнечные лучи, обжигавшие меня даже сквозь плотные кроны деревьев. Одним вечером, когда я стоял у ворот школы в последний раз, пение цикад, которое прежде было таким же естественным, как воздух, внезапно испарилось. Я стоял в тишине, слушая, как время разрывается надвое.
В тот день я пришел забрать письмо о поступлении в университет. То был день, когда я оставил школу позади.
Я буду идти вот так, я буду идти один, без привязанностей, без оков, я смогу быть счастливым сам по себе.
Но почему же тогда я так молчалив в шумном смехе большой компании? Почему во время поездки на велосипеде, при виде знакомого силуэта мне становится грустно? Почему на меня накатывает печаль каждый раз, когда я вижу прочитанную книгу или просмотренный фильм? Почему я все так же выхожу на огромный газон и смотрю на пасмурное небо?
В чьих руках хрустальный шар моей юности? Я хочу узнать ответ.
Я в Шанхае, наблюдаю за закатами с огромной площади Шанхайского университета.
Когда я спустился с борта самолета, меня встретили улыбки Цин Хэ и Кунь, они отвезли меня в кампус. Всю дорогу я радостно улыбался и так же радостно говорил. Казалось, словно я вовсе и не уезжал далеко от дома и мне вовсе не так тяжело, как я того ожидал. Однако стоило им уехать, на мой мир внезапно опустилась тишина, я начал обедать один, один бродить по улицам, один искать нужные аудитории.
Я знал, что одинокие дни должны были рано или поздно начаться, я просто не ожидал, что это случится так скоро.