Ледяное сердце не болит
Шрифт:
На входе в редакционный корпус Дима за руку поздоровался с пожилым охранником.
– Что-то тебя, Дима, давно видно не было.
Называть на «ты» звезд отечественной журналистики было одной из привилегий редакционных стражей – своего рода компенсацией за их монотонный труд.
– Из командировки только приехал.
– А-а! Где был? В Лондоне или в Караганде?
– В Питере.
– Ну, и как тебе Питер? Бока повытер?
– Дремлет притихший северный город, – цитатой из песни ответил Полуянов, – низкое небо над головой. А как тут у вас?
– Тебе вчера рукопись принесли.
Дима скривился, словно
– Кто принес?
– Не представился.
– Мужик?
– А ты хотел длинноногую дивчину?
– Хотел.
– Зря хотел.
– А вы уверены, что рукопись именно мне, а не, скажем, Сереге Ветрову? Или – в отдел писем?
– Не, мужик просил конкретно тебе передать. Да вот тут и на конверте надпись: «Дмитрию Полуянову, лично в руки».
Из недр своей конторки охранник достал широкий, к тому же и толстый конверт из крафт-бумаги. Наклеенная на пакет аккуратная бумажка с отпечатанными на принтере буквами гласила, что послание и в самом деле адресовано Полуянову. Ни обратного адреса, ни подписи, ни фамилии отправителя на конверте не значилось. Дима снова сморщился:
– Вот графоманы неугомонные! – Взвесил послание в руке. – Да тут «Сага о Форсайтах», не иначе.
– Круче бери, – подыграл охранник. – «Война и мир».
– Ладно, прогляжу на досуге. Счастливого дежурства.
Полуянов пожал охраннику руку и пошел к лифтам. Он испытывал сильнейшее искушение сунуть конверт, не вскрывая, в ближайшую урну – однако мешало уважительное отношение к письмам трудящихся, которое юному журналисту успели привить на излете советских времен. Да и конверт был столь объемист, что ни в какую корзину не влез бы.
Дима поднялся на шестой этаж, который занимала редакция родных «Молодежных вестей». Прошел по пустоватому коридору в свой кабинет. Руководители нынче были на летучке, а рядовые сотрудники только подруливали в контору. Сейчас главное для Полуянова было не дать себя увлечь редакционным пустозвонством, байками и текучкой, а сохранить утренний настрой на написание питерской статьи, уже выстроившейся и выкристаллизовавшейся.
И ни в коем случае, конечно, не читать никаких графоманских рукописей.
…К трем часам дня статья была готова. Конечно, отвлекаться Дмитрию все равно пришлось. Заходил ответственный секретарь, требовал немедленно сообщить название еще не дописанного произведения и его точный объем. Неутомимая общественница Евгения Семеновна из кадров собирала деньги на коляску для только что родившей Анюты Бессоновой. Малышка Кира получила в презент питерского шоколадного «Оскара», расцеловала Диму в губы и звала в буфет попить кофе (журналист проявил стойкость и отказался).
Позвонила по городскому Надя. Никто, после того как погибла мама, не радовался ему – и его возвращениям, его приездам, его словам – столь же искренне, как Надя. И Полуянов очень ценил ее теплоту и ее свет.
Наконец он поставил точку. Вызвал на экран статистику: почти одиннадцать тысяч знаков. Как раз хватит на подвал.
– Сейчас надо сходить пообедать, – вслух сам себе сказал Дима, – потом придумать заголовок, сдать статью и вперед, домой. Точнее – к Надьке.
Окна его кабинета выходили на задний двор и типографию, откуда даже через двойные пластиковые рамы доносилось мерное гудение печатных машин. Но клочок двора все равно искрился снежными
Оставалось еще одно: разделаться с только что присланной рукописью, и Дима машинально, думая одновременно о названии статьи, морозе и Наде, ножницами вскрыл конверт. Ухватив двумя пальцами, вытащил из него содержимое. Что за чертовщина!
В письме оказались сложенные газетные листы формата А2. Газету Полуянов моментально узнал по верстке: не что иное, как его родные «Молодежные вести». Дима, в поисках хоть какого-нибудь внятного содержимого, отбросил первую газету, вторую, третью… А вот дальше… Когда он рассмотрел предмет, лежавший в специально вырезанном для него углублении на газетном листе, ему стало дурно.
Потому что в лужице черной крови, пропитавшей вокруг газетный лист, лежал обрубок человеческого пальца. Судя по маленьким размерам – то был мизинец. А аккуратный маникюр свидетельствовал, что мизинец когда-то принадлежал женщине.
Через три минуты Полуянов стоял внизу перед охранником.
– Скажите, а кто мне передал эту рукопись?
– Не знаю, Димуля, не я вчера дежурил. А что там, бомба?
– Почему бомба?
– На тебе лица нет.
Страшную находку журналист положил в сейф. Железный монстр застоялся в его кабинетике еще с советских времен (когда-то тут обретался секретарь партбюро редакции газеты, называвшейся в те времена «Комсомольскими вестями»). Дима аккуратно сложил в несгораемый ящик все, что связано с диким посланием. Сначала – две газеты с лежащим внутри их обрубком пальца. Сверху – прочую макулатуру и, наконец, сам конверт. Его Дима брал за ребра: может, на нем сохранились отпечатки пальцев отправителя? Хотя по меньшей мере два человека – он сам и охранник – уже хватали конверт со всех сторон без всякой осторожности. И вот теперь журналист выспрашивал у дежурного о происхождении посылки. Он пытался успокоиться, но, видать, это плохо ему удавалось: даже страж заметил, что на нем лица нет.
– Бомба? – Дима постарался быть развязным. – В каком-то смысле, в журналистском, – да, бомба. То есть сенсация. А кто вчера на вахте стоял? Или когда там пакет принесли?
– Вчера Матвеич дежурил. Так что ты у него выспрашивай.
– Вы уверены, что пакет принесли именно вчера? А не раньше?
– Вчера, Димуля, точно. Мне и Матвеич сегодня утром на пересменке сказал: вот, вечером Полуянову мужик какой-то рукопись притащил. Не забудь, типа, передать. Да что там, в пакете-то?
– Не могу сказать. Редакционная тайна. А то «Комсомолец» сенсацию упрет. А у вас телефончик Матвеича есть?
– Конечно.
– А где он живет, часом, не знаете?
– Кажется, где-то в Бескудникове. Да только ты его сейчас не застанешь. Он на рыбалку собирался.
Что за люди ненормальные!.. Охота им яйца морозить!.. Ну давайте хоть телефон его. Позвоню ему вечерком. Будем надеяться, что ваш Матвеич под лед не провалится. Как его полное имя-отчество?
В свой кабинет Дима поднялся, разжившись телефоном вчерашнего охранника: Иван Матвеевич Сахаров, 462-… Судя по первым цифрам номера, Иван Матвеевич действительно жил в Бескудникове. Значит, пока конверт с чудовищным грузом достиг Полуянова, он побывал в руках как минимум двух человек – двух редакционных церберов.